горло и дожидаясь, пока птица перестанет трепыхаться у неё в зубах. И в этот момент из-за мусорного ящика выходит котяра. Здоровый такой, гладкий. Спокойно подходит к нашей Артемиде, спокойно, — подчёркиваю, с абсолютным, олимпийским спокойствием, — аккуратно берёт трофей из пасти кошки и независимой трусцой удаляется. Вы бы видели, друзья мои, с какой невозмутимостью и грацией он это проделал. А бедная кошечка осталась ни с чем. И вот она стоит, натурально раскрыв пасть, обалдев от выходки этого раскормленного нахала, и вдруг поворачивает ко мне… нет, не морду, это нельзя было назвать мордой… Это было лицо: «Ну?!? Ты это видел?!?»
Хоук ухмыльнулся. На Мэгги эта история произвела совсем другое впечатление:
— Боже мой, бедная девочка! И что, вы надеетесь повторить этот фокус, Джейк?
— Ну, примерно. А преисполненная благодарности за чудесное спасение миссис Рассел уговорит своего благоверного вернуть кольцо. Если оно у него, конечно.
— А если нет?
— Пять миллионов, Шон. Половина вам, половина мне. Это будет справедливо, не так ли?
— Да вы просто сумасшедший! — Хоук вскочил.
— Подумаешь, новость.
— Даже если допустить на мгновение… Совершенно непонятно, как вы собираетесь действовать. Против целой армии гангстеров, с одной стороны, и армии полицейских – с другой!
— Мне кажется, это просто технически неосуществимо, — Мэгги рассматривала Гурьева с явным неудовольствием. — Даже если отбросить все остальные соображения!
— Осуществимо, Мэгги. Об этом я позабочусь. Только не ждите, что я вам раскрою все секреты, особенно сразу. Расскажите мне про Карлуччо, Шон. Всё, что вы про него знаете.
— Да я ничего определённого не знаю.
— Это плохо. Надо узнать. Найдите кого-нибудь, кто расскажет нам историю.
— Для чего вам это нужно?!
— Ввязываться в боевые действия без тщательной разведки – настоящее самоубийство. Никогда не ловил себя на суицидальных наклонностях, — Гурьев повернулся к девушке. — Мэгги? Вы за детективом Хоуком ничего подобного не замечали?
— Проклятье, Джейк. Ваши шуточки меня бесят. Я вам что – шкаф?! Почему вы обо мне в третьем лице говорите?!
— Тогда перестаньте притворяться шкафом, Шон, и предложите что-нибудь конструктивное, — в голосе Гурьева так отчётливо лязгнула оружейная сталь, что Мэгги невольно поёжилась. — Мы должны подробно и ясно, насколько это возможно, представлять себе структуру семьи, её внутренние группировки и степень противоречий между ними. Ваш стукайло способен дать нам ниточки? И потом, с чего это именно Рассел и почему такая сумма? Займитесь этим, и немедленно.
— Вам бы рейнджерами командовать, — проворчал Хоук.
— И это было, — не стал отпираться Гурьев.
— Однако, — крякнул детектив и посмотрел на Мэгги.
— Кажется, в вашей стране до сих пор нет единого центра, координирующего усилия разведки и борьбу со шпионажем.[67] Я не ошибаюсь, Мэгги?
— Никогда не интересовалась ничем подобным, — пожала плечами девушка.
— А вам откуда это известно?! — очумело уставился на Гурьева Хоук. — Бог ты мой, Джейк… вы меня удивляете!
— То ли ещё будет, Шон.
— Парни Карлуччо сделают из вас дуршлаг, Джейк, стоит вам только…
— Не будьте так пессимистично настроены, Мэгги. Гладиаторы Карлуччо – всего лишь большие куски мяса с пушками. Повторяю, это я беру на себя. Поверьте, у вас нет ни малейшего повода для беспокойства. Всё, что вам предстоит сделать – это принять миссис Рассел с детишками и отвезти их в безопасное место. Ну, и немножко побутафорить перед полицией, чтобы она не мешала мне своими метаниями и воем сирен.
— Я по-прежнему не понимаю, как…
— И это к лучшему, Мэгги. Поверьте, это к лучшему. А пока мне следует познакомиться с миссис Рассел.
— Это ещё зачем?!
— Ну, хотя бы затем, чтобы она меня не испугалась чересчур сильно, когда я появлюсь перед ней там, где бандиты станут её прятать. Поэтому вы продолжайте заниматься добычей информации о людях Карлуччо, а я пока переключусь на миссис Рассел. Думаю, много времени это не займёт.
Нью-Йорк. Февраль 1934 г
Центральный парк, излюбленное место прогулок миссис Рассел, начинался буквально в сотне ярдов от дома на Пятой авеню, где обитало семейство миллионера – в огромной, в трёх уровнях, двенадцатикомнатной квартире. Несмотря на погоду, миссис Рассел с чисто английской педантичностью совершала там вместе с мальчиками ежедневный моцион. Гурьев многое уже знал о ней – двадцать семь лет, блестящее домашнее воспитание, «Мэйфлауэр»[68] и всё такое. Друг Советов отхватил себе настоящее сокровище, усмехнулся он про себя.
В этот день солнце светило совершенно по-весеннему, и в парке было немало народу. Гурьев держался на приличном отдалении и ждал какого-нибудь интересного повода.
Таковой довольно скоро представился. Огромный мраморный дог, судя по неуклюжим движениям, совсем ещё щенок, невзирая на внушительные габариты, изъявил горячее желание поиграть с младшим Расселом. Малыш, не разделяющий благодушного настроения громадного пса, испугался и расплакался. Миссис Рассел застыла в растерянности – буквально на какую-то секунду. Гурьеву этого хватило, чтобы воспользоваться ситуацией.
Отброшенный от мальчугана оплеухой, пёс, взвыв от обиды, пролетел по воздуху несколько футов и громко шлёпнулся наземь. Разумеется, подобного обращения он не заслужил, и Гурьев мог решить проблему и вовсе без рукоприкладства, однако по сценарию псу отводилась роль не игривого домашнего любимца, а ужасной собаки Баскервилей, — и потому, как любят здесь говаривать в подобных случаях, ничего личного, вздохнул Гурьев. Разделавшись с собакой, он подхватил ребёнка на руки и вручил довольно чувствительно напуганной миссис Рассел:
— Он в полном порядке, мэм.
— А вы?!
— Ох, пустое, — махнул рукой Гурьев, изобразил беспечную улыбочку и сделал вид, что собирается испариться.
В это время на сцене объявился хозяин пса:
— Бандит! Подонок! Покалечил животное! Полиция! — завопил толстяк, трясущимися руками надевая жалобно поскуливающей собаке ошейник и торопливо пристёгивая поводок.
— Полегче, приятель, — примирительно разводя руками, улыбнулся Гурьев.
— Ваш пёс чуть не сожрал моего малыша! — возмутилась миссис Рассел. — Как вам не стыдно!
— Нечего зевать по сторонам, здесь не песочница! — заорал собаковод.
На шум стали оборачиваться посетители парка. На аллее появился и полицейский. Разумеется, коп немедленно принял сторону миссис Рассел, что могло означать для толстяка исключительно неприятности. Тот сдулся и счёл за благо ретироваться подальше, а полицейский, вознаграждённый за усердие и беспристрастность горячими словами искренней благодарности за поддержку, вернулся к месту несения службы. Гурьев не сомневался, что материальное поощрение тоже не замедлит воспоследовать.
Гурьев с удовольствием рассматривал молодую женщину, стоявшую перед ним, всё ещё разгорячённую неожиданным приключением. Миссис Рассел была просто диво как хороша: сияющие оливково-зелёные глаза, густые и длинные волосы цвета старой меди, вознесённые и уложенные в замысловатую причёску, увенчанную наверняка модной шляпкой, высокая, в пальто из плотного твида,
