Покушение? Было покушение?
— Да, было покушение. Только…
— Подождите. Расскажите мне, пожалуйста. Во всех подробностях.
Гурьев поведал генералу всё без утайки – и о происшествии во время поло-матча, и о дальнейших перипетиях сюжета, имевших место в госпитале.
— Я совершенно не понимаю мотивов, — Гурьев в раздумье поскрёб большим пальцем правой руки ямочку на подбородке. — Это не может быть связано с деньгами, вот совершенно никак. Нет у них никаких денег. А если… Например, почему Рэйчел? Логично было бы направить остриё удара на мальчика.
— Что такое мальчик – без леди Рэйчел? — быстро спросил Осоргин. — Без леди Рэйчел – и без вас?! Сирота без средств к существованию, без ничего! Яков Кириллович, дорогой вы мой! Ну, посмотрите же, наконец, правде в глаза! Ведь мучительною смертью должна была умереть она, голубка безвинная! И мальчик погибнет же в таком случае! Пусть не умрёт – но растворится, совершенно исчезнет, всякий след пропадёт! Неужели не понимаете?! Господи, да ведь это же бесы глаза вам застилают, те самые! Не вы ли сами твердили – мучить, истязать, терзать душу ангельскую – их пища и наслаждение?! Да это же просто – как, я не знаю…
— Бред.
— Какой же бред, Господи!!!
— Всё это – бред, — Гурьев спокойно посмотрел на Осоргина, а потом на генерала. — Всё. Сначала нелепая смерть её мужа. Потом эта икона. Потом покушение. Хотя… Если, действительно, рассмотреть версию мистических мотивов, нельзя не признать, что у всего происходящего появляется некий смысл. Совершенно фантастический, я бы даже сказал, идиотский – но смысл.
— Вот! Вот – а я о чём же вам толкую?!
— Но Вы-то понимаете, что это – идиотизм, чёрт возьми?! Что я их даже убить… не имею права, потому что их место – в сумасшедшем доме?!? Вторая четверть двадцатого века – и убийство по мотивам… династических споров тысячелетней давности?!
— О, Господи, да как же вы не понимаете! При чём тут династические споры!? Бесов потешить! Бесов!
— Но почему Рэйчел?!
— Так ведь кровь… Яков Кириллович. Не просто кровь. Кровь Христову пролить. Понимаете? — Матюшин нервно огладил усы и бородку. — Неужели вы не понимаете, что существуют люди, для которых подобный мотив важнее любого другого?
— Наверное, я всё-таки туповат, — сознался Гурьев. — Я понимаю, о чём вы говорите, Николай Саулович. И даже больше того – допускаю, что вы совершенно правы. Вот только понять этого – не могу. Увольте.
— Да что же тут непонятного, Яков Кириллович, голубчик вы мой. Вы ведь уже отдаёте себе, вероятно, отчёт, что никакая власть в мире не может быть легитимна, пока не освящена властителем из Царского Рода. И в Европе нелегитимна она уже очень давно, а в России оставалась легитимной до последнего времени…
— Это вы Романовых имеете ввиду? — вскинул брови Гурьев. — Да посмотреть только, как они тут, в Европе, сейчас грызутся. И смех, и грех. Это не Царский Род, извините, Николай Саулович. Это… пена.
— А я вовсе о Романовых и не говорю. Я ведь о ваших Роуэриках. Потомках Иосифа Сладчайшего, Христовых Детях. Деспозинах. Они ведь и есть – последняя надежда. И наша, и вообще – последняя, понимаете? И если кто-то ещё это понимает – те самые, кто бесов за… вашей Рэйчел… прислал – так это и в самом деле всё объясняет, прав Вадим Викентьевич, совершенно прав!
— Ну, тогда давайте, как говорится, подобьём баланс, — мрачно усмехнулся Гурьев. — Итак, мы имеем следующее. Некая семья, состоящая из молодой женщины и мальчика, её родного брата, является средоточием следующих «мировых линий»: потомки Христа через Меровингов, они же – Приамовы дети и Цари Иудейские, наследники Дома Давидова, они же – Рюриковичи, русские государи от века, они же – чудом сохранившаяся и укоренённая в России багрянородная Византийская династия. Судя по названию, Багрянородные-Порфирогенеты тоже имели отношение к этому изначальному Царскому Роду. То есть, по сути дела, это – и есть уцелевший Царский Род. Это, некоторым образом, актив. Пассив: некие инфернальные злодеи строят куры и козни, дабы означенный Царский Род совершенно извести. Стереть, так сказать, имя. Нам следует, как я понимаю, определить, кто же это, собственно говоря, такие, и произвести кардинальную инвентаризацию – привязать к ноге каждого из означенных господ по бирочке из морга. Так?
— Именно так.
— Всё равно, — какое-то опереточное иезуитство, знаете ли. Сначала отобрать имущество, потом сбросить с лошади?! Это нынче-то, когда можно из винтовки с оптикой поразить цель в полуверсте и спокойно уйти, не оставив ровным счётом никаких следов?
— Это верно, Яков Кириллович, — кивнул Матюшин. — Вы упускаете только одну деталь. А вдруг по неизвестной нам причине необходимо, чтобы всё выглядело предельно естественно? Это у нас с вами времени немного. А те же иезуиты, к примеру, — ну, куда им спешить?
— Вы думаете, Ватикан имеет к этому отношение? — приподнял брови Гурьев.
— Не исключаю.
— О, — Гурьев слегка приподнял правую бровь. — О. Интересно.
Иезуиты, подумал он. Ватикан. Какая чепуха. Чепуха. Но вот тех, кто стоит за всем этим, подумал он, я повешу на их собственных кишках. Мне всё равно, кто это. Вот совершенно. Выпотрошу и удавлю. И пусть кто-нибудь рискнёт попробовать меня остановить.
— Это хорошо, — тоном, не предвещавшим, как это уже чувствовал Осоргин, ничего хорошего, согласился Гурьев. — А дальше?
— В каком смысле – дальше, Яков Кириллович?
— Что же вы, государи мои, от меня потом захотите? Роуэрики – это ведь не просто там себе люди какие-то, обыкновенные смертные человеки. Это – Царский Род! О! Должен ли я для них весь…
Гурьев осёкся, вспомнив, какое дал себе слово – построить для Рэйчел вселенную. Он закрыл глаза и откинулся на стуле. И только голос генерала вернул его к действительности:
— Яков Кириллович? Что с вами?
— Знаете что? — вдруг тихо проговорил Гурьев, продолжая неподвижно сидеть. — Знаете что? Я устал.
Кавторанг замер, а Матюшин вдруг с болью, остужающей сердце, осознал: перед ним – совсем молодой человек, почти ещё юноша. Юноша, очень рано потерявший самых близких ему людей. Добровольно и безропотно взваливший на себя бремя заботы о десятках – нет, сотнях, тысячах! — судеб, в том числе и о его, генерала Матюшина, судьбе. Ведь он, генерал Матюшин, примчался сюда, потому что… Юноша, чья жизнь не раз висела на волоске, и по чьему слову и взмаху руки уже обрывались нити чужих жизней. И оборвутся ещё, подумал генерал. Сколько?! Тем более я не имею права утаить это от него. Что бы не случилось сейчас или позже – он должен знать. Господи Иисусе, помоги ему, ведь Тебе не может быть важно, верует человек или не верует, — по делам их судят их. Господи, помоги ему. Помоги нам!
— Извините, господа офицеры, — Гурьев открыл глаза. — Извините. Прошу прощения. Минутная слабость. Больше не повторится.
— Мы вам поможем, Яков Кириллович, — сказал Матюшин, накрывая руку Гурьева своей ладонью. — Обязательно поможем. Мы ведь русские, Яков Кириллович. Вы ведь сами когда-то говорили есаулу Шлыкову: русские – это царские. Так что – никуда нам не убежать, Яков Кириллович. А как вы устали – поверьте, понимаю. Прекрасно понимаю. Только – ведь вы не сможете отказаться. И – не захотите.
— Откуда вы знаете о Шлыкове? — бесцветно спросил Гурьев, не удивляясь, а только регистрируя пугающую осведомлённость генерала. Интересно, что он ещё знает?
— Когда Вадим Викентьевич обмолвился, что вы, Яков Кириллович, в Трёхречье побывали, дальнейшие выводы для меня большого труда не составили. Я ведь, несмотря на все наши беды и несчастья, на потерю агентуры и прочие неприятности, очень многих знал и знаю, а от маразма Господь уберёг пока. В прошлом году осенью в Белграде побывал ротмистр Шерстовский, тоже вам, как я предполагаю, замечательно памятный, забрал кое-кого из офицеров с собой в Маньчжурию. Он много о
