– Химия всему голова, – невпопад заметил Гриб.
Это было фундаментальная мысль, и от неё у нас разгорелась дискуссия. Я плохо в ней понимал и почти не слушал. Больше, конечно, Тони вещал, остальные с ним не очень-то спорили. Только Гриб иногда выступал. Наш главный камайну был сердит и говорил зло:
– Нормальное состояние человечества – война! Естественный отбор никуда не делся, только мы не перегрызаем друг другу глотки, а стреляем. Это называется борьба за существование. Слабый должен погибнуть!
– Ну, ты скажешь, – возразил Гриб. – Кто стреляет-то? Моментом в кутузку загремишь.
– В том-то и дело. А я о чем толкую? Мир ведёт к загниванию, и наша задача – вернуть войну. Пусть пока невидимую, тайную, раз мы не можем выйти на неё в открытую. Ночь и электроника Пеца помогут нам вести её и оставаться не пойманными. Да, мы не можем принудить правительство воевать с Россией. Значит, мы должны открыть собственный фронт.
– С Россией, что ли? – польщённый вниманием, спросил Пец. – Может, начать пока с Кореи?
Камайну заржали, а одзи свирепо зыркнул на бестолкового байкера.
– Достаточно будет того, что ты объявишь войну самому себе и своим страстишкам! Зачем человеку разум? Чтобы махать оружием, жрать и заниматься эсу с девчонкой. – Само собой, как нихонец Тони даже не рассматривал девушек. Трудно представить, что Флора будет махать ножом и совращать Херми. – Мы теряем нашу природную жестокость, опускаемся в трясину политкорректности и милосердия. Мы уже не подыхаем от врожденных болезней, спасибо медицине и протезам! Жратвы стало столько, что рвать за неё горло сопернику уже не надо, и так свалится в руки, прямо из автомата. Всё это верный путь к вырождению. Двигатель эволюции – борьба за существование. И что, Егор за него борется?
– Вчера неплохо поборолся, – заступился за меня Гриб.
– Потому что я его заставил. А вот поглядите на всех этих кандидатов, что парят нам мозги. Что они делают, как не пытаются выплыть из ксо за наш счёт? Им, значит, можно, а нам нельзя?
– К чему ты клонишь, Тони? – выступил Зид. – У нас и так команда, зачем нам партию создавать? Тебе нужна политическая власть?
– Может, и нужна. – Тони выглядел мрачно, глядел сквозь соратников. Он часто прикладывался к банке с пивом и отвергал все попытки Гриба всучить ему экстази. – Пока не решил. Да не в этом дело, неужели не ясно? Я вам о глобальном толкую, а вы всякую гаракуту мелете. Звери нас переплюнут, вот в чем беда. Обезьяны те же. Они-то борются за выживание и развиваются, а мы нет. Нам бы выпить и развлечься, а не здоровое потомство завести. Обезьяна завела детёныша и сдохла – считай, её род выжил и процветает… Аоки, давай заведём потомство, чтобы умереть с лёгкой совестью.
Девушка разом утратила рассеянность и уставилась на Тони с испугом.
– Что?
– Вот, поглядите на неё. Здоровая девчонка не желает иметь потомство. О чем тут ещё толковать?
– Да ты пошутил, одзи!… Нельзя же так сразу, ритуалы есть, церемонии… Свадьбы, наконец. Что мы, звери? И я таблетку съела на той неделе, праздники скоро. Не получится, симатта.
Она была сильно смущена и старалась не слушать тихие подначки подруг. Уткнулась носом в стаканчик с бакусю и замолкла. Тони тоже помолчал с минуту, никто не хотел встревать в такой щепетильный момент.
– Всё поняли? – сказал он наконец. – Женщина готова лопать противозачаточную химию, лишь бы стать бесплодной.
– Что ты передёргиваешь! – крикнула Аоки. – Сам вот роди, потом теории двигай! Животное нашёлся.
Девушка опрокинула стаканчик с остатками пива, когда вскочила. Они с Тони обменялись свирепыми взглядами, и Аоки выбежала из кафешки, в которой мы засели. Остальным посетителям, ясное дело, хватало других развлечений, кроме как нас слушать. Тут же и музыканты какие-то на барабанах упражнялись.
А потом мы на воздух вышли. Аоки там была, стрельнула у кого-то сигарету и траву курила. Хотя я раньше не видел, чтобы она это делала.
Я и не заметил, как стемнело. Только когда в небе появились бутоны фейерверка, я понял, что уже сумерки. И снег к тому же пошёл. Он немного остудил мою красную физиономию. В небе забегали цветные лазерные лучи, световые столбы и прочие оптические штучки. Возник и поехал по тучам огромный белый Харука – сэйлор-воин, который мотогонками увлекается.
– Феерия, – одобрил Гриб, – симатта.
Я вдруг выяснил, что поддерживаю никакую Херми, и попросил у него эбселена.
– Эй, съешь-ка! – крикнул я девушке в ухо и попробовал разжать ей зубы. Она попыталась меня укусить, но я всё же затолкал ей таблетку под язык, чтобы не выплюнула. – Ты когда успела так набраться, симатта?
– Давай помогу, – сказала Аоки. – Ты сам как, Егор?
– Нормально, – ответил я. – Не пойму только, куда время выпало. Уже семь часов! Где я был?
Но она только хмуро засмеялась. Я тоже съел эбселена и вскоре почувствовал, что замерзаю. Полигон постепенно пустел, гости праздника расползались кто куда. Многие оседали в местных ресторанчиках, прочие с рёвом выруливали на подъездную эстакаду. Их манил город или собственный дом. «Ну и где Шрам?» – в недоумении подумал я. Проклятый искуситель поманил пирогом и не приехал! Мне стало холодно, я запахнул суйкан и оглядел пустеющие аллеи.
– Конец сказки, – хмуро объявил Тони. – Мне пора.
Наверное, он так и не пережил толком, что пришёл только вторым.
– Где твой байк, Егор? – спросил Гриб. Я задумался.
– Возле первого трека, в подземном гараже! Дойду сам, не волнуйся.
– Да я за девчонок переживал… Ты-то не пропадёшь. Ладно, гуляй. Приглашаю тебя завтра на свою яхту, устроим дзасики, отметим закрытие сезона в узком кругу. Подруливай часам к пяти. Я тебе карту на смарт скину, это в той же бухте, где частные кораблики припаркованы.
Девушки ещё раз расцеловали меня за победу в заезде, или просто так, и я отправился в долгий путь по ветреной дорожке. Удивительно, как быстро все труппы свернули свои представления. Даже последняя неутомимая дзоку уже не наяривала в мегафонах. Только роботы-уборщики выскакивали порой из убежищ, чтобы проглотить пластиковый стаканчик или бумажную обёртку.
Шрама я увидел сразу, как только подошёл к гаражу. Он тоже меня заметил, но никакого знака не подал, и я вывел аппарат. Только тогда он махнул мне, и я поехал за ним в сторону восточных ворот полигона. Не самое удобное для меня направление. Сразу за воротами мы спешились и так же молча вошли в дымный подвальчик. По дороге я нажал на клавиатуре смарта две клавиши – «звездочку» и «решетку». Лекция Тадаси о слежке сидела у меня в мозгу, словно гвоздь. Теперь меня не подслушают.
– Долго же ты развлекался, – сказал Шрам.
– Я искал тебя, – попытался я оправдаться. – Весь праздник обошёл.
Он глянул на меня сбоку и уселся возле стены, где тянулся высокий «прилавок». Я вдруг понял, что обратился к нему как к равному, впервые за время знакомства. Кажется, что-то у меня внутри менялось. Он стал для меня заказчиком, а я исполнителем, и мы как бы и были равными. Каждый что-то собирался дать другому.
Подбежала филиппинка и спросила:
– Господам хорошо видно? Принести ещё один экран? Всего десять тысяч иен.
– Что? – растерялся Шрам. – А, нет, не надо. Мы просто выпьем и пожуем сугияки с картофелем.
Она удивилась, но быстро принесла пива, ямса и жареного на криптомерии мяса. Это от него тут было так дымно. Мне нравится сугияки. Будто сидишь в лесу ночью и жжёшь костёр из криптомерии, а небо чёрное и всё в звёздах.
Все посетители кафе таращились на футболистов и шумно болели за своих. Они сгрудились напротив большого экрана и совсем нам не мешали. Экран как-то кривовато растянули на главной стене забегаловки, но народу было всё равно.
– Вижу, ты готов поработать на нас обоих, – сказал Шрам.
– Готов, – кивнул я. – Только я боюсь, что меня поймают или вычислят. И пошлют на каторгу. Я видел
