– Да ты и впрямь, чародей, – одобрительно покачал головой Белоброд.
Они один за другим вошли в нору, прошли длинным круглым коридором и оказались в большом темном тоннеле.
– Смотрите, – закричал Вадик, – это же рельсы! Значит мы в метро. Но в нашем городе нет метро. Откуда это здесь?
– Действительно метро, – сказал Женя. – Но откуда? Катя, откуда у нас метро?
Катя пожала плечами и ничего не сказала.
– А что такое метро? – спросил Белоброд.
– Это подземная железная дорога. Люди ее строят под городами.
– А, – засмеялся гном, – значит это действительно метро. Только построили его не люди.
– А кто?
– Тролли. Они большие мастера до подобных штучек, всяких механизмов, поездов. Это их работа. Их подземка. Мы стараемся не встречаться с троллями на их территории. Опасные создания.
– Жаль, что Друль не с нами, – вздохнула Катя.
С ней все согласились. Но делать было нечего. Надо было продолжать путь. И они отправились дальше. Впереди ехал Белоброд, за ним Женя, рядом с ним ехала Катя, затем плечо к плечу Вадик и Крис, потом ехали зеркальные гномы и последними бежали, шумно дыша, собаки. Никто не разговаривал, лишь гулко цокали копыта маленьких лошадок, подкованные алмазными подковами, которые не стираются даже за десять лет. И звенело оружие гномов. Больше никаких звуков не было. Они ехали прямо по железной дороге троллей. Тоннель был узким и свернуть куда либо в сторону, если бы вдруг на них налетел поезд, было нельзя. И от этого по спине бегали мурашки. Друзья старались не думать о поезде. в конце концов Белоброд их успокоил.
– Да, троллей здесь явно нет, – сказал он.
– Почему ты так думаешь? – спросил Женя.
– Рельсы очень запущены. По ним не ездили наверно лет триста. Они насквозь проржавели.
– Ты уверен? – спросил мальчик и облегченно вздохнул. Как можно не верить гному, когда речь идет о подземелье? Пусть даже если этот гном живет в Зазеркалье. Там они тоже живут под землей.
– Уверен, – ответил Белоброд. – Мне не нравится другое.
– Что?
– Порода ведет себя странно.
– Как это понимать?
– Я слышу, как она трещит над нами.
Женя с тревогой в глазах оглянулся назад и увидел, что и другие гномы тоже чем-то встревожены. Мальчик прислушался. Прошло две секунды, прежде чем он сосредоточился так, чтобы не слышать ближних звуков, которые шли от друзей.
– Что случилось, Женя? – спросила Катя. – Почему ты так изменился?
Как мог объяснить ей Женя, что он слышит, если он сам не мог понять, что это за звуки. Тихие, почти неслышимые. Похожие на похрустывание. А еще он почувствовал волны холода, внезапно нахлынувшие на него.
– Что это? – спросил мальчик гнома.
– Так бывает перед большим обвалом, – тихо сказал Белоброд.
– Если я не ошибаюсь. Ой, как бы мне хотелось ошибиться в этот раз.
А потом и животные почувствовали, что что-то не так. И кошки, и пони и собаки вдруг заволновались и без команды перешли на бег.
– Мне кажется, что мы должны поторопиться, – согласился с животными Женя.
Белоброд кивнул головой и пришпорил свою лошадку. Та понеслась галопом. Льва пришпоривать не пришлось, он уже и так бежал быстро. Остальные тоже.
А за спиной, там далеко, где они уже давно проехали, раздался грохот. Сначала это был всего лишь гул, но потом гул превратился в грохот. И с каждой секундой грохот этот усиливался.
Теперь все помчались с такой быстротой, на какую только были способны.
Что же рыжеволосая ведьма Матильда, которая вместе с мертвецом Редриком тоже путешествовала по подземному миру? Что стало с ней и с ее отрядом?
А ведьма и ее воинство, сразу после того, как спустились под землю, оказались в каменном подземном лабиринте. Люди сидели верхом на крысах, и те мчались с невероятной быстротой. Но крысы хоть и были огромны, отвратительны и страшны, но умом не обладали совершенно. И очень скоро Матильда и Редрик обнаружили, что крысы просто без толку мечутся по лабиринту и не могут из него выйти.
– Так они, что не знают, где выход? – спросила Матильда Редрика.
– Это же всего лишь крысы.
– Крысы всегда знают, где выход.
– Обычные да. Эти же выросли. Но мозг у них остался прежним. Теперь вся его сила уходит только на то, чтобы управлять таким большим телом. На то, чтобы еще и думать, ничего не остается.
