— «Разумеется»! Боже мой! Восстал из могилы, а говорит: «Я приехал из Франции, разумеется».
Тут уж настал черёд и Андре-Луи онеметь от изумления. Графиня взяла его под руку.
— Пойдём в дом, — сказала она и едва ли не силком потащила его через порог. Хозяин постоялого двора в недоумении пожал плечами и сказал конюху, что не иначе все французы такие ненормальные.
Графиня провела Андре-Луи по тёмному коридору с неровным полом в просто обставленную, но довольно просторную гостиную. На каменном полу лежал потёртый коврик. Потолок был разрисован грубыми фресками, изображающими цветы и фрукты. Скудную мебель тёмного ореха украшала незатейливая резьба. Высокие окна, увитые буйной вьющейся растительностью, выходили в залитый солнцем сад.
Моро остановился в центре комнаты, чувствуя себя неловко под жадным, откровенно счастливым взглядом графини. В следующее мгновение она, к немалому смущению Андре, заключила его в объятия. Она нежно целовала его, повторяя его имя, пока он, уже не на шутку встревоженный, не призвал её к благоразумию:
— Сударыня! Сударыня! Ради бога, успокойтесь!
— Не могу с собой справиться, Андре-Луи, не могу! Я считала тебя погибшим, оплакивала все эти месяцы, а тут… — И она расплакалась.
— Вы считали меня погибшим? — Андре-Луи внезапно напрягся в объятиях матери. Его быстрый ум мгновенно оценил всё, что подразумевало это утверждение.
Неожиданно дверь позади них открылась, и кто-то сказал недовольным голосом:
— Сударыня, я жду уже… — Говоривший осёкся и тут же воскликнул: — Господи! Что всё это значит?
Андре-Луи быстро отстранился от графини и обернулся. На пороге стоял господин де Плугастель. Его брови грозно сошлись у переносицы, во взгляде читалось возмущённое недоумение.
Андре-Луи смутился и испугался за мать, но она, поглощённая единственной мыслью, не выказала ни малейшего признака неловкости.
— Ты только посмотри, кто это, Плугастель!
Граф вытянул шею и впился взглядом в лицо Андре-Луи.
— Моро! — с лёгким удивлением, но, впрочем, довольно равнодушно воскликнул он. Крестник Керкадью для графа ничего не значил, и Плугастель всегда находил привязанность жены к молодому человеку немного смешной. Во всяком случае, её объяснение — она-де знала его с пелёнок — казалось графу недостаточно веским. — А мы думали, вы погибли, — добавил граф, закрывая дверь.
— А он жив! Живёхонек! — воскликнула графиня дрожащим голосом.
— Вижу, — сухо отозвался господин де Плугастель. — И бог знает, можно ли ему позавидовать.
Андре-Луи, бледный и мрачный, пожелал узнать, как могло возникнуть нелепое убеждение в его гибели и, разумеется, услышал ответ, что весть о ней принёс в Гамм Ланжеак.
— Но вслед за Ланжеаком выехал другой курьер, который знал истинное положение вещей и вёз от меня письмо Алине. И я знаю, что он в конце концов добрался до места.
— Он добрался, а письмо — нет, — уверенно заявила графиня.
— Как же такое возможно, сударыня? Мне сообщили, что письмо доставлено, а кроме того, оно было не единственным. Я отправлял и другие, причём кое-кто из курьеров, с которыми я с тех пор виделся, уверяли, будто письма дошли по назначению. Что за всем этим кроется? Могла ли Алина…
— Алина оплакивала твою смерть, — перебила сына графиня. — После рассказа Ланжеака о твоей смерти она ни разу не получила от тебя весточки. В этом можешь не сомневаться. Я могу поручиться, что Алина считала тебя погибшим, как и я.
— Но в таком случае… Как же мои письма? — вскричал Андре-Луи, едва ли не в гневе.
— Она их не получала. Она бы не смогла промолчать о них. Алина знала о моём… — Графиня запнулась, вспомнив о присутствии супруга, и вместо «горя» произнесла «о моей тревоге». — Но, кроме всего прочего, я знаю, Андре, знаю, что она пребывала в убеждении, что ты мёртв.
Андре-Луи стоял, свесив подбородок, нервно сжимал и разжимал кулаки. Было во всей этой истории нечто неподдающееся его разумению. Для воссоздания полной картины не хватало нескольких фрагментов.
— Как могло случиться, что Алине не вручили письма? — резко спросил он мать и графа де Плугастеля, который хранил надменно-отстранённый вид. Но не успели они раскрыть рта, как Моро обрушил следующий гневный вопрос непосредственно на графа: — Чьи это происки? Вам известно, господин де Плугастель?
Плугастель высоко поднял брови.
— Что вы имеете в виду?
— Вы находились при его высочестве и могли знать обо всём. То, что письма благополучно прибыли в Гамм, не вызывает сомнений. По крайней мере одно из них, то, что вёз Ланжеак. Он заверил меня, что передал письмо господину д'Антрагу… Господин д'Антраг… — Андре-Луи вопросительно посмотрел на Плугастеля. — Значит, это дело рук д'Антрага и регента?
— Если письма попали к д'Антрагу, их, должно быть, изъяли, Андре, — высказала догадку госпожа де Плугастель.
— Я тоже прихожу к такому заключению, сударыня, — мрачно заявил Андре-Луи.
Граф возмущённо накинулся на жену за чудовищное, по его мнению, предположение.
— Чудовищно не предположение, а сам факт, — возразила графиня. — А то, что это факт, совершенно очевидно.
Господин де Плугастель побагровел.
— Меня всю жизнь поражала опрометчивость ваших суждений, сударыня. Но сейчас это переходит всякие границы.
И господин де Плугастель разразился пространной отповедью, на которую Андре-Луи не обратил ни малейшего внимания. Он слышал возмущённый голос графа, но в слова не вникал. Посередине речи Андре-Луи вдруг развернулся, выскочил из комнаты и потребовал у хозяина гостиницы лошадь и указаний, как добраться до Каза Гаццола.
Доскакав до этой скромной виллы на окраине, Андре-Луи привязал лошадь у ворот и решительно зашагал к двери под увитым зеленью портиком. За приоткрытой дверью был виден небольшой холл. Андре-Луи постучал рукояткой хлыста по панели и, когда на стук вышел слуга, назвался курьером из Парижа.
Его появление вызвало переполох. Не прошло и минуты, как в холл торопливо спустился д'Антраг, безукоризненно одетый и величественный, словно встречал посетителя в приёмной Версаля. При виде Андре-Луи граф остановился, и выражение его красивого смуглого лица, изрезанного глубокими морщинами, заметно изменилось.
— Моро! — воскликнул он в некотором замешательстве.
Андре-Луи поклонился. Он уже полностью владел собой и держался с необыкновенной холодностью. Худое угловатое лицо его было решительным и мрачным.
— Ваша память льстит мне, господин граф. Вы, разумеется, считали меня погибшим?
Д'Антраг предпочёл не заметить насмешки, прозвучавшей в тоне Андре-Луи. Он поспешил дать утвердительный ответ и выразил удовольствие по поводу того, что слухи о гибели господина Моро оказались необоснованными. Затем, быстро оставив скользкую тему, господин граф перешёл к расспросам.
— Так вы из Парижа, я правильно понял?
— Из Парижа. И с чрезвычайно важными известиями.
Взволнованный д'Антраг потребовал подробностей, но Андре-Луи заявил, что не хочет повторять свой рассказ дважды, и пожелал, чтобы его провели сразу к регенту.
Д'Антраг проводил его в комнату, которая, если и не превосходила размерами кабинет принца в Гамме, то по крайней мере выглядела более величественно. Мраморные полы, традиционные фрески с купидонами и гирляндами, золочёный кессон… У стены стоял резной секретер и несколько высоких стульев, обитых тёмной кожей, в центре хорошо освещённой комнаты — стол с витыми ножками, за которым работал регент. Мосье, казалось, прибавил в весе и объёме, но насыщенный румянец на лице несколько потускнел. Тщательно одетый, с напудренной головой, принц носил орденскую ленту Святого Духа и небольшую шпагу. У дальнего конца стола сидел граф д'Аварэ — бледный, хрупкий блондин.
