техники, столь долго вытесняемой христианской культурой! Возможно предположить, что некая сходная интуиция была неосознанно положена Лу Саломе в основу ее эротического мироотношения.
Тайну противостояния эротического и сексуального трудно постигнуть тем, кто, перефразируя Ницше, не страдал от судьбы Эротики, 'как от открытой раны'. Столь неуловимые вещи лишь иногда могут обрести голос в поэзии. Быть может, эти написанные много лет спустя строки способны дать намек на невысказанные интуиции Лу:
Между тем годами культивируемый аскетизм исподволь подготовил в Лу взрыв энергий, которые перевернули все до сих пор обязательное:
Итак, Георг Ледебур был старше Лу на одиннадцать лет. Он являлся одним из ярких представителей левого крыла немецкой политики. В 1900–1918 годах входил в Рейхстаг, издавал марксистскую газету 'Форвартс', голосовал против военных кредитов во время войны, принимал участие в революции 1918 года, встречался с Троцким, в 1933 году эмигрировал в Швейцарию, где умер в 1947-м, через десять лет после смерти нашей героини.
До встречи с ним Лу не интересовалась политикой, но теперь она понимает, что политика может помочь ей открыть новое пространство в ее психологических и социальных исследованиях. Георг признался ей в любви, очарованный ее 'глубиной, интеллигентностью и обаянием'. Терпеливо объяснял ей, что ее брак — это чистая иллюзия (она и сама это понимала), хотел ей помочь в разводе, чтобы жениться на ней. И хотя она знала его достаточно давно, познакомившись с ним в кругу берлинских социалистов, но, застигнутая врасплох непосредственностью его чувств, решила не видеться с ним целый год. Она серьезно опасалась, что конфликт между 'диким' Андреасом и влиятельным политиком Ледебуром может иметь нежелательные последствия для ее мужа. Однако запланированная вначале годовая пауза растянулась в пожизненную.
Лу с трудом набралась храбрости рассказать об этой связи Андреасу. У них состоялся такой диалог:
Пережив мучительный внутренний кризис, она решила отказаться от отношений с Георгом, несмотря на то, что Ледебур показался ей первым настоящим мужчиной в ее жизни. Андреас убедил ее, что их брак таит в себе некие резервы и нереализованные еще возможности, ради которых его стоит продолжать. Ледебур не простит ей этого. Когда после первой мировой войны она обратится к нему с просьбой помочь выяснить, используя дипломатические каналы, судьбу ее семьи в Петербурге, письмо возвратится к Лу как не принятое адресатом.
Трудно сказать, проливают ли все эти разрозненные факты и противоречивые признания свет на загадку ее замужества; во всяком случае, для того, кто попытался в них разобраться, совершенно явственно проступает парадоксальное, однако не заимствованное (как в поверхностном феминизме), а глубоко пережитое ею понимание смысла брака и любви в его отличии от страсти и романа. Для Лу, к слову, в отличие от поверхностно феминистских идей, ни сам брак, ни таинство бракосочетания никогда не были чем-то формальным или не заслуживающим серьезного отношения. В романе
Предоставим все же Лу последнее слово в защиту ее странного понимания идеи брака. Приведем наиболее выстраданное и глубокое признание женщины, уже не раз испытавшей любовь:
'…Речь идет о понимании того факта, что брак означает жить друг в друге (а не друг с другом), пусть даже в религиозном, совершенно идеальном смысле. Сама по себе любовь не есть, разумеется, нечто идеальное, — но, ей-богу, я никогда не понимала, почему люди, влекомые друг к другу чувственно, вступают в брак…'
'Карьера в невозможном': 'Междустранье'
Я все мечты люблю, мне дороги все речи