этом ее требовании нет и тени личной заинтересованности, корыстности чувств — ведь она ждет от него выбора в пользу Любви не к себе, а к любой женщине, которая будет готова пробудить его сердце. И эта концовка письма удивительным образом напоминает чудесную балладу В. Высоцкого:
Всякий раз, когда в мире свершается нечто подлинное, все нити времен приходят в движение. И оживают мифы. Каждая влюбленная пара воскрешает Тристана и Изольду. 'У всех земных влюбленных со щеки струится одинаковый Господь' (М. Кискевич). Великий и таинственный синхронизм мироздания заключается в том, что 'прошедшее и грядущее свершаются сейчас'. И все времена и сюжеты становятся хрустальным эхом друг друга. И потому строки, написанные сто лет спустя молодым киевским поэтом, нежданно 'попадают в такт' тех мыслей и чувств, которые кружили головы гулявшим по киевской брусчатке Райнеру и Лу.
Эротическое, слишком эротическое…
Весь круг бессилия и счастья,
Все дни, что вечностью прошли,
Весь вещий ужас сладострастья,
Вся соль, вся радуга земли!
В. Брюсов
Наше повествование с неумолимостью приближается к некоему внутреннему рубикону в жизни Лу, когда, как ей показалось, на дне 'алхимической реторты' наконец-то блеснул желанный 'философский камень'. Она обрела наконец свой давно искомый 'символ веры'. Ей шел пятьдесят первый год, но она переживала полное обновление и была счастлива начать все сначала. Именно сейчас в ней должен был распуститься дар, который Лу всегда в себе предчувствовала. Эту революцию она назвала 'событием Фрейд'.
Мир психоанализа воистину стал для нашей героини волшебной страной зазеркалья. Погрузившись в пучину бессознательного с его экзотической живностью, она, наконец, очутилась в подводном царстве, сокровищами которого давно бредила. Будучи волшебным зеркалом своих исключительных собеседников, она давно и страстно жаждала заглянуть 'по ту сторону зеркального стекла', где за тоненькой пленкой амальгамы вершится таинственная алхимия душ. Не удивительно, что когда фрейдовский психоанализ открыл для нее дверь в этот мир, он бесповоротно занял в ее душе место ее новой абсолютной религии. Лу с головой погрузилась в новую доктрину, неустанно практиковала, постоянно публиковала новые эссе и статьи и так увлеклась этой наукой, что даже надолго оставила беллетристику. Писательство и раньше не было для нее всепоглощающей страстью. По ее словам, она писала лишь для того, чтобы справиться с очередной неотступно тревожащей ее загадкой. А рукописи из сейфа доставала только в случае особо острых материальных затруднений. Поэтому, говорила она, ее новеллы разбросаны по всему миру и их практически невозможно собрать: они так и остались в руках ее друзей, в чьих домах были написаны во время ее путешествий. Теперь способом решения загадок станут для нее психоаналитические эссе и статьи. Последняя из них (опубликованная в 'Венском психоаналитическом альманахе') имеет характерное название:
Возможно, что уже весной 1895 года Лу имела в Вене короткую беседу с отцом психоанализа, предупредив его о своем визите через Шницлера или Пинельса. Во всяком случае, одна из ее венских знакомых вспоминала, как Лу поспешно прервала беседу с ней, говоря, что торопится на встречу с Фрейдом. Но тогда еще не завершился процесс внутреннего созревания — Лу как раз в то время открыла для себя путешествия как метод самопознания и самолечения, — и в ее жизни должны были произойти некоторые другие события и постижения, чтобы в 1911 году эта встреча по-настоящему состоялась.
Во-первых, Лу должна была обрести