Я послушно передал ему плащ.
– Чай, кофе?
Замошский положил мой плащ на небольшой электрический радиатор, затем взял термос и быстро свинтил с него крышку.
– Пожалуйста, кофе.
– У меня только «Нескафе».
– Неважно.
Он положил чайную ложку порошка в пластиковую кружку и залил кипятком.
– Сахар?
Я покачал головой и осторожно взял кружку, которую он мне протягивал.
– Здесь можно курить?
– Разумеется.
Поляк подвинул ко мне пепельницу. Эти церемонии, эта вежливость между незнакомыми людьми на фоне убийств и фанатизма казались фантастикой.
Я закурил и устроился на стуле. Мне еще не удалось преодолеть разочарование – Манон нет, никакой таинственной дамы под сенью храма. Но я чувствовал, что эта новая встреча даст свои плоды.
Мужчина повернул другой стул и уселся на него верхом, скрестив руки на спинке, – его черные манжеты искрились. Поза была, по-видимому, срежиссирована так же, как и непринужденность.
– Вы знаете, что меня интересует, не правда ли?
– Нет.
– Тогда вы менее продвинулись, чем я предполагал.
– Вам бы надо мне помочь. Кто вы? Что вы ищете?
– Аббревиатура КИК вам что-нибудь говорит?
– Нет.
– Клуб интеллектуалов-католиков, созданный в Кракове после Второй мировой войны, когда Иоанна Павла II звали Каролем Войтылой. Он принадлежал к этому клубу. В эпоху «Солидарности» его члены потрудились на славу, чтобы изменить расклад. По меньшей мере так же, как Валенса и его команда.
– Вы принадлежите к этой группе?
– Я возглавляю особую группу, которая возникла в шестидесятые годы. Оперативную группу.
– Вы мне сказали, что вы папский нунций.
– Я езжу с дипломатическими поручениями, что позволяет мне расширять, скажем так, мою сеть.
Продолжение я угадал. Новый религиозный фронт, который занимался «лишенными света» и их преступлениями, но, без сомнения, более энергично, чем теоретик ван Дитерлинг. Духовная полиция.
– Вас интересует мое досье?
– Да, мы следим за вашим расследованием с интересом. Для рядового полицейского вы проявили необычайную широту взглядов.
– Я католик.
– Вот именно. Вы могли бы иметь предрассудки, присущие вашему поколению. Сводить все случаи одержимости к душевным болезням. Эта так называемая современная позиция не учитывает глубины проблемы. А враг не дремлет. Жестокий, вездесущий, нематериальный. Когда речь идет о дьяволе, нет ни современности, ни эволюции. У истоков стоит Зверь, и он будет здесь в конце концов, поверьте мне. Мы просто стараемся заставить его отступить.
У меня в голове пронеслись образы: пророчества святого Иоанна и его Апокалипсис; Ад, разверзшийся в час Страшного суда; экзорцисты у изголовья одержимых детей, борющиеся с демонами врукопашную, в Бразилии, в Африке. Я постарался ответить как можно более непринужденно:
– Нельзя сказать, что вы мне сильно помогли.
– Есть дороги, которые нужно пройти в одиночку. Каждый шаг приближает к цели.
– Это могло бы спасти жизни.
– Не думайте так. Мы вас опередили, это правда. Но не его. Невозможно предсказать, где и как он ударит.
Мне начали надоедать эти рассуждения о дьяволе как о реальной и всемогущей силе. Я снова перешел в атаку:
– Если вам известно все, что знаю я, то что же вас еще интересует?
– Прежде всего, мы не знаем точно, на чем вы остановились. Далее, вы нас опередили на участках, которые нам недоступны.
Ван Дитерлинг и его архивы. Эти две группы, должно быть, соперничают. Замошский ничего, или почти ничего, не знает об Агостине Джедде. Может быть, я сумею два раза «продать» свое досье и работать сразу на двух «хозяев», как слуга двух господ у Гольдони. Поляк подтвердил мои подозрения, прикинувшись огорченным:
– В наших рядах еще нет необходимого единства. Особенно в вопросе демонологии. Итальянцы из
