сейчас ему двадцать семь. Для убийцы это решающий возраст. Тот период, когда проявляются его преступные наклонности. В первый раз это мог быть и несчастный случай, связанный с опасными играми. Но во второй раз – уже убийство, совершенное с хладнокровием зрелого человека.
– Где он сейчас?
– Говорю тебе, не знаю. И найти его будет очень непросто. Он сменил фамилию и живет где-то в другом месте.
Солнце скрылось. Наши посиделки окончились. Я едва встал.
– Вы могли бы распечатать для меня свои статьи?
– Уже сделано, приятель. У меня есть готовый комплект.
Он вскочил и исчез в доме. Я уставился на серое небо, отражавшееся в стеклянных блоках над террасой. Их матовая поверхность колыхалась, как волны.
– Вот они!
Шопар принес мне пачку бумаг, скрепленных черным зажимом. Внутрь был засунут крафтовский конверт. Чтобы не упасть, я прислонился к стене. Мне казалось, что мой мозг и внутренности плавают в алкоголе, как петух в винном маринаде.
– Я тебе еще положил фотографии. Из личного архива.
Я поблагодарил его, просматривая документы. Звук льющегося в стакан вина заставил меня поднять глаза.
– Ты же не уедешь, не выпив на посошок?
37
Проехав несколько километров, я, остановился на поляне, жадно вдыхая морозный воздух. Потом взял досье Шопара и вытряхнул на ладонь конверт с фотографиями. Увидев первые снимки, я сразу протрезвел.
Манон поднимают на поверхность. Снимки сделаны наспех, кадры не в фокусе, снимали со вспышкой: розовая куртка, металлический отблеск носилок, термоодеяло, свисающая белая рука. Другой снимок – портрет живой Манон, она улыбается, глядя прямо в объектив. Овальное личико. Большие светлые глаза – жадные, любопытные. Белокурые, почти белые волосы. Призрачная, хрупкая красота, как передержанная фотография, со светлыми ресницами и бровями.
На следующем снимке – Сильви Симонис. Она была такая же яркая брюнетка, как ее дочь – блондинка. И необычайно красива: густые брови, как у Фриды Кало, большой, красиво очерченный чувственный рот, матовая кожа. Только глаза светлые, как две капли голубоватой застывшей воды. Как ни странно, но девочка на фотографиях выглядела взрослее матери. Обе были совершенно не похожи друг на друга.
Я поднял глаза. Всего два часа дня, а солнце уже садится. Над лесом сгущалась мгла. Пора было навести порядок в моем расследовании. Я достал мобильник.
– Свендсен? Это Дюрей. Ты посмотрел досье?
– Потрясающе! Это что-то сверхъестественное.
– Прекрати болтать. Ты что-нибудь нашел?
– Вальре хорошо поработал, – признал он. – Особенно с насекомыми. Ему кто-то помог?
– Один тип по фамилии Плинк – энтомолог-криминалист. Знаешь такого?
– Нет. Но это чувствуется. Убийца играет с хронологией смерти. Жутко, конечно, но вместе с тем виртуозно!
– Ну а еще что?
– Я начал составлять список кислот, которые он мог использовать.
– Эти препараты трудно достать?
– Да нет. Они есть в больницах или химических лабораториях. Я имею в виду не только научные лаборатории, но и любые промышленные по производству чего угодно, от разноцветного желе для детей до промышленных красителей…
Я уже поручил Фуко проверить все местные лаборатории, но только научно-исследовательские. Придется расширить зону поиска.
– По-твоему, он химик?
– Или человек, увлекающийся всем понемногу: химией, энтомологией, ботаникой…
– Скажи мне хоть что-нибудь, чего я еще не знаю.
– Я бы предпочел иметь дело с настоящим трупом и с настоящими ранами. Я подключил нескольких специалистов в разных областях. В своей области я обнаружил ошибку, которую допустил Вальре.
– Что за ошибка?
– Насчет языка. По мне, так он облажался.
– А что с языком?
– Разве он тебе не сказал, что язык отрезан?
Я выругался про себя. Он не только мне этого не говорил, но я и сам не удосужился внимательно прочитать протокол.
– Продолжай, – проворчал я, хлопая по карманам в поисках сигарет.
