Все гурьбой кинулись следом.
— What's happening? — тщетно вопрошала перепуганная миссис Труффо. — Are we boarded by pirates?[19]
Рената секунду посидела с разинутым ртом, потом истошно взвизгнула. Цепко схватила за фалду комиссара и не дала ему выбежать за остальными.
— Мсье Гош, не бросайте меня! — взмолилась она. — Я знаю, что такое пожар на корабле, я читала! Сейчас все бросятся к шлюпкам, начнут давить друг друга, а я слабая беременная женщина, меня непременно ототрут! Обещайте, что позаботитесь обо мне!
— Какие еще шлюпки? — встревоженно пробурчал дед. — Что за чушь вы несете! Мне говорили, что на «Левиафане» идеальная противопожарная защита, даже свой брандмейстер есть. Да не тряситесь вы, все будет хорошо. — Он попробовал высвободиться, но Рената держала фалду мертвой хваткой. Ее зубы выбивали дробь.
— Пусти-ка меня, девочка, — ласково сказал Барбос. — Я никуда не уйду. Только выгляну в окошко на палубу.
Нет, пальцы Ренаты не разжались.
Однако комиссар оказался прав. Через какие-нибудь две-три минуты в коридоре раздались неторопливые шаги, гул голосов, и один за другим стали возвращаться виндзорцы.
Они еще не отошли от испуга, и оттого много смеялись и говорили громче обычного.
Первыми вошли Кларисса Стамп, чета Труффо и раскрасневшийся Ренье.
— Совершеннейшая ерунда, — объявил лейтенант. — Кто-то бросил незагашенную сигару в урну, а там старая газета. Огонь перекинулся на портьеру, но матросы были начеку и погасили пламя в одну минуту… Однако я вижу, вы всесторонне приготовились к кораблекрушению, — засмеялся он, повнимательней взглянув на Клариссу.
Та держала в руках портмоне и бутылку с оранжадом.
— Ну, оранжад, чтобы не умереть от жажды среди волн, — догадался Ренье. — А вот портмоне зачем? В шлюпке оно вряд ли бы вам понадобилось.
Рената истерично хихикнула, а мисс Старая Дева смущенно поставила бутылку на стол.
Доктор и докторша тоже были во всеоружии: мистер Труффо успел прихватить саквояж с инструментами, а его супруга прижимала к груди одеяло.
— Здесь Индийский океан, сударыня, вряд ли вы бы замерзли, — с серьезным видом сказал Ренье, но коза непонимающе покачала головой.
Появился японец с трогательным цветастым узелочком в руке. Интересно, что там у него — дорожный набор для харакири?
Псих вошел взъерошенный, в руке сундучок. В таких обычно хранят письменные принадлежности.
— Кому же вы собирались писать, мсье Милфорд-Стоукс? А, понимаю! Когда мисс Стамп допила бы оранжад, мы сунули бы в пустую бутылку письмо и отправили его в плавание по волнам, — предположил не в меру (видно, от облегчения) расшутившийся лейтенант.
Теперь все были в сборе кроме профессора и дипломата.
— Мсье Свитчайлд, наверно, упаковывает свои научные труды, а мсье русский ставит самовар, чтоб попить чайку напоследок, — сказала Рената, заразившись веселостью лейтенанта.
Вошел русский, легок на помине. Встал у дверей. Красивое личико мрачнее тучи.
— Что, мсье Фандорин, решили захватить в шлюпку свой приз? — задорно поинтересовалась Рената.
Все так и покатились со смеху, но русский шутки (между прочим, очень остроумной) не оценил.
— Комиссар Гош, — негромко сказал он. — Если вас не затруднит, выйдите, пожалуйста, в коридор. И побыстрее.
Странно, но произнося эти слова, дипломат ни разу не заикнулся. Может, излечился благодаря нервному потрясению? Такое бывает.
Рената хотела пошутить и по этому поводу, но прикусила язычок пожалуй, это было бы уже чересчур.
— Что за срочность? — недовольно спросил Барбос. — Еще один шептун. После, молодой человек, после. Сначала я хочу дослушать профессора. Где его черти носят?
Русский выжидательно смотрел на комиссара. Поняв, что дед заупрямился и выходить в коридор не намерен, Фандорин пожал плечами и коротко сказал:
— Профессор не придет.
Гош насупился:
— Это еще почему?
— Как не придет? — вскинулась Рената. — Да он остановился на самом интересном месте! Это просто нечестно!
— Мистера Свитчайлда только что убили, — сухо сообщил дипломат.
— Что-что?! — взревел Барбос. — Убили?! Как убили?!
— Полагаю, хирургическим скальпелем, — с удивительным хладнокровием ответил русский. — Горло перерезано исключительно аккуратно.
Комиссар Гош
— Когда же нас все-таки выпустят на берег? — жалобно спросила мадам Клебер. — Все уже гуляют по Бомбею, а мы сидим, сидим…
Шторы на окнах были задвинуты, так как вскарабкавшееся в самый зенит солнце нагрело палубу и расплавило воздух. Жарко в «Виндзоре», душно, но все терпеливо сидят, ждут развязки.
Гош достал из кармашка часы — наградные, с профилем Наполеона III и туманно ответил:
— Скоро, господа. Скоро я вас выпущу. Но не всех.
Он-то знал, чего ждет: инспектор Джексон и его люди ведут обыск. Орудие убийства наверняка лежит на дне океана, но могли остаться улики. Должны были остаться. Конечно, и косвенных вроде бы достаточно, но с прямыми оно всегда солидней. Пора бы уж Джексону появиться…
«Левиафан» приплыл в Бомбей на рассвете. Со вчерашнего вечера все виндзорцы сидели по своим каютам под домашним арестом. По прибытии в порт Гош потолковал с представителями властей, сообщил о своих выводах и попросил поддержки. Тогда-то и прислали Джексона с нарядом констеблей. Давай, Джексон, пошевеливайся, мысленно поторопил медлительного инспектора Гош. После бессонной ночи голова была что твой чугунок, да и печень расшалилась. Но настроение у комиссара было неплохое — размоталась ниточка, размоталась, родная, вон уже и кончик видать.
В половине девятого, уладив дела с местной полицией и успев побывать на телеграфе, Гош велел собрать арестантов в «Виндзоре» — так для обыска было сподручней. Даже беременную Ренату не пожалел, хотя во время убийства она была рядом и прирезать профессора никак не могла. Вот уже четвертый час стерег комиссар своих узников. Расположился в стратегическом пункте оккупировал глубокое кресло напротив клиента, а за дверью, невидимые из салона, еще стояли двое полицейских при оружии.
Разговор в салоне не клеился, узники потели и нервничали. Время от времени заглядывал Ренье, сочувственно кивал Ренате и снова убегал по делам. Дважды наведывался капитан, но ничего не сказал, только обжег комиссара свирепым взглядом. Будто это папаша Гош всю кашу заварил!
Выбитым зубом зиял осиротевший стул профессора Свитчайлда. Сам индолог лежал сейчас на берегу, в мертвенной прохладе бомбейского городского морга. Представив полумрак и глыбы льда, Гош почти позавидовал покойнику. Лежит себе, все тревоги позади, размокший воротничок в шею не врезается…
Комиссар посмотрел на доктора Труффо, которому, кажется, тоже приходилось не сладко: по смуглому лицу врача струйками стекал пот, а в ухо страдальцу не переставая шипела что-то его английская фурия.
— Что вы на меня смотрите, мсье! — взорвался Труффо, поймав взгляд полицейского. — Что вы все на меня уставились? Это в конце концов возмутительно! По какому праву? Я пятнадцать лет верой и правдой… — Он чуть не всхлипнул. — Ну и что с того, что скальпелем? Мало ли кто мог это сделать!
— Так в самом деле скальпелем? — боязливо спросила мадемуазель Стамп.
Впервые за все время в салоне заговорили о случившемся.
— Да, разрез такой чистоты дает только очень хороший скальпель, — сердито ответил Труффо. — Я осмотрел тело. Очевидно, кто-то обхватил Свитчайлда сзади, ладонью прикрыл рот, а другой рукой полоснул по горлу. В коридоре стена забрызгана кровью — чуть выше человеческого роста. Это оттого, что ему запрокинули голову…
— Для этого ведь не нужна особенная сила? — спросил русский (тоже криминалист выискался). — Д-достаточно внезапности?
Доктор уныло пожал плечами:
— Не знаю, мсье. Не пробовал.
Ага, вот оно! Дверь приоткрылась, и в проеме появилась костлявая физиономия инспектора. Он поманил Гоша пальцем, но тот уже и сам, кряхтя, выбирался из кресла.
В коридоре комиссара поджидал приятный сюрприз. Ах, как славно все выходило! Обстоятельно, эффектно, красиво. Хоть прямо сейчас в суд присяжных — такие улики никакой адвокат не развалит. Ай да старина Гюстав, любому молодому сто очков вперед даст. Да и Джексон молодчага, постарался.
В салон вернулись вчетвером: капитан, Ренье, Джексон и последним Гош. До того хорошо он себя чувствовал в этот миг, что даже песенку замурлыкал. И печень отпустила.
— Ну вот и все, дамы и господа, — весело объявил Гош и вышел в самый центр салона. Спрятал руки за спину, слегка покачался на каблуках. Все-таки приятно ощущать себя персоной значительной, до некоторой степени даже вершителем судеб. Путь был долгим и трудным, но он преодолен. Осталось самое приятное.
— Пришлось папаше Гошу поломать седую голову, но, сколько ни запутывай след, старая ищейка лисью нору унюхает. Убийством профессора Свитчайлда преступник себя окончательно выдал, это был шаг отчаяния. Но я думаю, что убийца еще расскажет мне на допросе и про индийский платок, и про многое другое. Кстати уж хочу поблагодарить мсье русского дипломата, который, сам того не ведая, некоторыми своими замечаниями и вопросами помог мне выйти на правильный путь.
В эту минуту торжества Гош мог себе позволить великодушие. Он снисходительно кивнул Фандорину. Тот молча наклонил голову. Все-таки противные они, аристократы, со своими цирлихами-манирлихами — на тонну гонора, а человеческого слова от них не услышишь.
— Дальше я с вами не поплыву. Как говорится, спасибо за компанию, но хорошенького понемножку. Сойдет на берег и убийца, которого я прямо здесь, на пароходе, передам в руки инспектора Джексона.
Сидевшие настороженно посмотрели на тощего мрачного господина, державшего обе руки в карманах.
— Я рад, что этот кошмар позади, — сказал капитан Клифф. — Знаю, вам пришлось вынести немало неприятностей, но теперь все уладилось. Если вам будет угодно, главный стюард перераспределит вас по другим салонам. Надеюсь, дальнейшее плавание на нашем «Левиафане» поможет вам забыть об этой истории.
— Вряд ли, — ответила за всех мадам Клебер. — Нам тут столько крови перепортили! Да не томите вы, мсье комиссар, говорите скорей, кто убийца.
Капитан хотел еще что-то сказать, но Гош предостерегающе поднял руку — его выступление должно быть сольным, он это заслужил.
— Признаюсь, поначалу все вы были у меня на подозрении. Отсев шел долго и мучительно. Теперь я могу сообщить вам главное: возле трупа лорда Литтлби мы нашли золотую эмблему «Левиафана» — вот эту. — Он постучал пальцем по значку на своем лацкане. — Эта маленькая штучка принадлежит убийце. Как вам известно, золотой значок мог быть только у старших офицеров корабля и пассажиров первого класса. Офицеры сразу выпали из круга подозреваемых, потому что у всех эмблема оказалась на месте и никто не обращался в пароходство с просьбой выдать новую взамен утерянной. Зато из пассажиров четверо оказались безэмблемными: мадемуазель Стамп, мадам Клебер, мсье Милфорд-Стоукс и мсье Аоно. Эта четверка была у меня под особым присмотром. Доктор Труффо попал сюда, потому что он доктор, миссис Труффо — потому что муж и жена одна сатана, а господин русский дипломат из-за снобистского нежелания походить на дворника.
