— Откуда вы узнали? — с любопытством спросила она. — Вы ясновидящий?
— Женщины всегда пропускают б-батальные эпизоды, — пожал плечами Фандорин. — Во всяком случае, женщины вашего склада.
— И какой же такой у меня склад? — вкрадчиво спросила Кларисса, сама чувствуя, что кокетка из нее никудышная.
— Скептическое отношение к себе, романтическое к окружающему миру. — Он смотрел на нее, слегка наклонив голову. — А еще про вас можно сказать, что недавно в вашей жизни произошла резкая п-перемена к лучшему и что вы перенесли какое-то потрясение.
Кларисса вздрогнула и взглянула на собеседника с откровенным испугом.
— Не пугайтесь, — успокоил ее удивительный дипломат. — Я ровным счетом ничего про вас не з-знаю. Просто при помощи специальных упражнений я развил в себе наблюдательность и аналитические способности. Обычно мне бывает достаточно незначительной детали, чтобы восстановить всю к-картину. Покажите мне вот такой пятак с двумя дырочками (он деликатно показал на большую розовую пуговицу, украшавшую ее жакет), и я сразу скажу вам, кто его обронил — очень к-крупная свинья или очень маленький слоненок.
Улыбнувшись, Кларисса спросила:
— И вы каждого видите насквозь?
— Не насквозь, но многое вижу. Например, что вы можете сказать вон про того господина?
Фандорин показал на плотного мужчину с большими усами, разглядывавшего в бинокль пустынный берег.
— Это мистер Баббл, он…
— Не продолжайте! — перебил ее Фандорин. — Попробую угадать сам.
Он с полминуты смотрел на мистера Баббла, потом сказал:
— На восток едет впервые. Недавно женился. Фабрикант. Д-дела идут неважно, от этого господина пахнет скорым банкротством. Почти все время проводит в биллиардной, но играет плохо.
Кларисса всегда гордилась своей наблюдательностью и пригляделась к мистеру Бабблу, манчестерскому промышленнику, повнимательней.
Фабрикант? Что ж, пожалуй, догадаться можно. Раз едет первым классом — значит, богат. Что не аристократ — на физиономии написано. На коммерсанта тоже не похож — мешковатый сюртук, да и бойкости в чертах нет. Ладно.
Недавно женился? Ну, это просто — кольцо на безымянном пальце так блестит, что сразу видно — новехонькое.
Много играет на биллиарде? Это еще почему? Ага, пиджак перепачкан мелом.
— С чего вы взяли, что мистер Баббл едет на восток впервые? — спросила она. — Почему от него пахнет банкротством? И чем вызвано утверждение, что он — плохой игрок на биллиарде? Вы что, были там и видели, как он играет?
— Нет, я не был в б-биллиардной, потому что терпеть не могу азартные игры, и вообще вижу этого джентльмена впервые, — ответил Фандорин. — То, что он следует этим маршрутом в первый раз, явствует из т-тупого упорства, с которым он разглядывает голый берег. Иначе мистер Баббл знал бы, что до самого Баб-эль-Мандебского пролива ничего интересного в той стороне он не увидит. Это раз. Дела у этого господина идут совсем скверно, иначе он нипочем не пустился бы в такое длительное путешествие, да еще сразу после свадьбы. Чтоб этакий б-барсук покинул свою нору? Только перед концом света, никак не раньше. Это два.
— А если он отправился в свадебное путешествие вместе с женой? — спросила Кларисса, зная, что мистер Баббл путешествует один.
— И томится на палубе в одиночестве, и торчит в б-биллиардной? А играет он из рук вон плохо — вон у него пиджак спереди белый. Только совсем никудышные игроки так елозят животом по краю биллиарда. Это три.
— Ну хорошо, а что вы скажете вон про ту даму?
Увлеченная игрой Кларисса показала на миссис Блэкпул, величественно шествовавшую под руку со своей компаньонкой.
Фандорин окинул почтенную даму незаинтересованным взглядом.
— У этой все на лице написано. Возвращается из Англии к мужу. Ездила навестить взрослых детей. Муж — военный. Полковник.
Мистер Блэкпул, действительно, был полковником и командовал гарнизоном в каком-то североиндийском городе. Это было уже чересчур.
— Объясните! — потребовала Кларисса.
— Такие дамы сами по себе в Индию не путешествуют, только к месту службы супруга. Возраст у нее уже не тот, чтобы отправляться в подобное п-путешествие впервые — стало быть, возвращается. Зачем она могла ездить в Англию? Только для встречи с детьми. Родители ее, я полагаю, уже на том свете. По решительному и властному выражению лица видно, что эта женщина привыкла командовать. Именно так выглядят гарнизонные или полковые первые дамы. Их обычно считают начальством поглавнее самого командира. Вы хотите знать, почему именно полковница? Да потому что, будь она г-генеральша, ехала бы первым классом, а у этой, видите, серебряный значок. Ладно, не будем тратить время на пустяки. — Фандорин наклонился и шепнул. — Давайте я лучше расскажу вам вон про того орангутана. Любопытный субъект.
Рядом с мистером Бабблом остановился обезьяноподобный мсье Буало, бывший виндзорец, своевременно покинувший злосчастный салон и потому выскользнувший из сетей комиссара Гоша.
Дипломат вполголоса сообщил Клариссе на ухо:
— Человек, которого вы видите, — преступник и злодей. Скорее всего, т-торговец опиумом. Живет в Гонконге. Женат на китаянке.
Кларисса расхохоталась:
— Тут вы попали пальцем в небо! Это мсье Буало из Лиона, филантроп и отец одиннадцати вполне французских детей. И торгует он не опиумом, а чаем.
— Как бы не так, — хладнокровно ответил Фандорин. — Приглядитесь, у него оттопырился манжет и видно синий к-кружок татуировки на запястье. Такая попадалась мне в одной книге о Китае. Это отметина одной из гонконгских т-триад, тайных криминальных обществ. Чтобы европеец стал членом триады, ему нужно быть преступным воротилой нешуточного масштаба. И, разумеется, жениться на китаянке. Да вы п-посмотрите на физиономию этого «филантропа», и вам все станет ясно.
Кларисса не знала, верить или нет, а Фандорин с серьезным видом сказал:
— Это еще что, мисс Стамп. Я могу многое рассказать о человеке даже с з-завязанными глазами — по шуму, который он производит, и по запаху. Убедитесь сами.
Он тут же развязал белый атласный галстук и протянул Клариссе.
Она пощупала ткань — плотная, непрозрачная — и крепко завязала дипломату глаза. Как бы ненароком коснулась щеки — гладкой, горячей.
Вскоре со стороны кормы появилась идеальная кандидатура — известная суфражистка леди Кэмпбелл, направляющаяся в Индию, чтобы собирать подписи под петицией за предоставление замужним женщинам избирательного права. Мужеподобная, массивная, стриженная, она топала по палубе, как першерон. Поди догадайся, что это леди, а не боцман.
— Ну, кто это сюда идет? — спросила Кларисса, заранее давясь от смеха.
Увы, веселилась она недолго.
Нахмурив лоб, Фандорин отрывисто изрек:
— Шелестит подол. Женщина. Походка т-тяжелая. Сильный характер. Немолодая. Некрасивая. Курит табак. Коротко стриженная.
— Почему коротко стриженная? — взвизгнула Кларисса и, закрыв глаза руками, прислушалась к слоновьей походке суфражистки. Как, как ему это удается?
— Раз женщина курит, значит, стриженная и передовая, — звучал ровный голос Фандорина. — А эта к т-тому же презирает моду, носит какой-то бесформенный балахон, ярко- зеленого цвета, но с алым поясом.
Кларисса замерла. Это невероятно! В суеверном ужасе она отняла от лица ладони и увидела, что Фандорин уже успел сдернуть галстук и даже завязать его изящным узлом. Голубые глаза дипломата посверкивали веселыми искорками.
Все это было очень мило, но закончился разговор плохо. Отсмеявшись, Кларисса очень тонко завела беседу о Крымской войне. Мол, какая это была трагедия и для Европы, и для России. Осторожно коснулась своих воспоминаний той поры, сделав их несколько более детскими, чем они были на самом деле. Ожидала ответных откровений — надеялась понять, сколько все-таки Фандорину лет. Сбылись самые худшие опасения:
— Меня т-тогда еще на свете не было, — простодушно признался он и подрезал Клариссе крылья.
После этого все пошло вкривь и вкось. Кларисса попробовала повернуть на живопись, но запуталась, не смогла толком объяснить, почему прерафаэлиты называют себя прерафаэлитами. Наверное, он подумал, что она полная идиотка. Ах, какая теперь разница!
Возвращалась к себе в каюту печальная, и тут произошло страшное.
В полутемном углу коридора колыхнулась гигантская черная тень. Кларисса неприлично взвизгнула, схватилась за сердце и со всех ног бросилась к своей двери. В каюте долго не могла унять бешено бьющееся сердце. Что это было? Не человек, не зверь. Какой-то сгусток злой, разрушительной энергии. Нечистая совесть. Фантом парижского кошмара.
Она немедленно прикрикнула на себя: все, на том поставлен крест. Ничего не было. Дурман, наваждение. Сама дала себе клятву — не казниться. Теперь новая жизнь, светлая и радостная. И пусть блаженною лампадой чертог твой будет осиян.
Чтобы успокоиться, надела самое дорогое из дневных платьев, еще ни разу не опробованное (белый китайский шелк, сзади на талии бледно-зеленый бант), на шею — изумрудное ожерелье. Полюбовалась блеском камней.
Ну, немолода. Ну, не красавица. Зато не дура и с деньгами. А это гораздо лучше, чем немолодая глупая уродина без единого пенни за душой.
В салон Кларисса вошла ровно в два, но вся компания уже была в сборе. Странное дело, но сногсшибательное позавчерашнее объявление комиссара не разъединило, а скорее сплотило виндзорскую публику. Общая тайна, которой ни с кем другим нельзя поделиться, связывает прочнее общего дела или общего интереса. Кларисса заметила, что ее сотрапезники теперь собираются за столом раньше времени, установленного для завтрака, обеда, файф-о-клока и ужина, да и задерживаются подолгу, чего прежде почти не случалось. Даже первый помощник капитана, имевший к этой истории отношение косвенное, не торопился по служебным делам и вместе с остальными подолгу просиживал в «Виндзоре» (впрочем, не исключено, что лейтенант действовал по поручению капитана). Все виндзорцы словно стали членами некого элитарного клуба, закрытого для непосвященных. Кларисса не раз ловила на себе быстрые взгляды, брошенные украдкой. Взгляды эти могли означать одно из двух: «А не вы ли убийца?» или «А не догадались ли вы, что убийца — это я?» Всякий раз, когда такое происходило, откуда-то изнутри, из самой утробы сладкой судорогой подкатывало острое ощущение, смесь страха и возбуждения. Перед глазами явственно возникала улица Гренель — какой она была по вечерам: вкрадчиво тихая, пустынная, и черные каштаны покачивают голыми ветвями. Не хватало еще, чтобы комиссар каким-нибудь образом разнюхал про «Амбассадор». При одной мысли Клариссе делалось жутко, и она исподтишка косилась на полицейского.
Гош восседал за столом верховным жрецом этой тайной секты. Каждый постоянно помнил о его присутствии, наблюдал боковым зрением за выражением его лица, а Гош, казалось, этого совершенно не замечал. Он изображал из себя добродушного резонера и охотно рассказывал свои «историйки», выслушивавшиеся с напряженным вниманием.
По молчаливому уговору Это обсуждали только в салоне и только в присутствии комиссара. Если двое из виндзорцев случайно сталкивались где-нибудь на нейтральном пространстве — в музыкальном салоне, на палубе, в читальном зале — об Этом ни в коем случае не говорили. Да и в салоне возвращались к манящей теме не всякий раз. Обычно это случалось само собой, из-за какого-нибудь совершенно постороннего замечания.
Сегодня за завтраком, например, общей беседы вообще не сложилось, зато теперь, когда Кларисса села на свое место, обсуждение было уже в полном разгаре. Она со скучающим видом принялась изучать меню — вроде бы запамятовала, что заказывала на обед, однако знакомое возбуждение было уже тут как тут.
