не для поиска потерянной истории. БИП. «Пожалуйста!» – сказал я Дедушке. ГАВ. БИП. «Пожалуйста! Ты делаешь это невыносимым!» БИП! ГАВ! «Заткнись, – сказал он. – И суку заткни, и еврея!» ГАВ! «Пожалуйста!» БИП! «Ты уверен, что у него есть удостоверение?» – «Конечно», – сказал я. БИП! «Я бы не стал тебя обманывать». ГАВ! «Сделай что-нибудь», – сообщил я Дедушке. БИП! «Не это», – сказал я с объемностью. ГАВ! Он приступил к вождению, на что имел подтвержденное удостоверением право. «Куда мы направляемся?» Мы с героем сфабриковали этот запрос одновременно. «ЗАТКНИТЕСЬ!» – сказал он, и мне не пришлось переводить это для героя.
Он подвез нас к бензоторговому центру, который мы миновали по пути в отель всего одной ночью тому назад. Мы приостановились перед бензоторговым автоматом. К окну подошел мужчина. Он был очень гибкий, с подернутыми бензином глазами. «Ну?» – спросил мужчина. «Нам нужен Трахимброд», – сказал Дедушка. «У нас нет», – сказал мужчина. «Это место. Мы пытаемся его найти». Мужчина повернулся к группе мужчин, стоявших у входа в бензоторговый центр. «У нас есть что-нибудь под названием трахимброд?» Все они повысили плечи и продолжили сообщаться сами с собой. «Извиняюсь, – сказал он. – У нас нет». – «Нет, – сказал я. – Это название места, которое мы разыскиваем. Мы пытаемся найти девочку, которая спасла его дедушку от нацистов». Я указал пальцем на героя. «Что?» – спросил мужчина. «Что?» – спросил герой. «Заткнись», – сообщил мне Дедушка. «У нас есть карта», – сообщил я мужчине. «Презентуй мне карту», – распорядился я героем. Он порылся у себя в сумке. «Ее съела Сэмми Дэвис Наимладшая». – «Это невозможно, – сказал я, хотя я снова знал, что это было возможно. – Упомяни ему некоторые из других названий. Возможно, какое-нибудь в ухе и зазвенит». Бензоторговец вставил в окно свое ухо. «Ковель, – сказал герой. – Киверцы, Сокеречи». – «Колки», – сказал Дедушка. «Да, да, – сказал бензоторговец. – Обо всех этих местах я слышал». – «И вы смогли бы нас к ним направить?» – спросил я. «Конечно. Они совсем в близости. Может, километрах в тридцати удаления. Не больше. Путешествуйте сначала на север по супервею, а затем на восток, через сельскохозяйственные угодья». – «Но про Трахимброд вы ничего не слышали?» – «Скажи еще». – «Трахимброд». – «Нет, но у многих мест теперь новые названия». – «Жон- фан, – сказал я, оборачиваясь назад, – как Трахимброд по-другому назывался?» – «Софьевка». – «Вы знаете Софьевку?» – спросил я мужчину. «Нет, – сказал он, – но это звучит, как что-то похожее на то, что я мог бы знать. В том краю много деревень. Возможно, девять, а то и больше. Когда станете более ближе, осведомитесь у кого-нибудь, и он вас проинформирует, где лучше найти то, что вы расследуете». (Джонатан, этот мужчина говорил по-украински не так хорошо, но в переводе для рассказа я сделал его звучащим абнормально хорошо. Я мог бы подделать его околостандартные изречения, если бы знал, что тебя это умиротворит.) Мужчина сформировал карту на листке бумаги, который Дедушка извлек из ящика для миниатюрного бардака, где я буду держать экстрарастяжимые презервативы со смазкой, когда у меня будет автомобиль моей мечты. (Они не будут ребристыми для ее удовольствия, потому что в этом нет необходимости, если ты понимаешь, что я имею в виду.) Они собеседовались про карту много минут. «Вот», – сказал герой. Он прицелился пачкой сигарет Мальборо в бензоторговца. «Это что за чертовщина?» – осведомился Дедушка. «Это что за чертовщина?» – осведомился бензоторговец. «Это что за чертовщина?» – осведомился я. «Ему за помощь, – сказал он. – Я прочел в путеводителе, что здесь трудно достать сигареты Мальборо и что следует всюду брать с собой несколько пачек, чтобы раздавать их как чаевые». – «Что такое чаевые?» – «Это то, что ты даешь кому-то в обмен на помощь». – «О'кей, но тебя ведь проинформировали, что ты будешь расплачиваться за эту поездку валютой, а не чаем?» – «Нет, это не то, – сказал он. – Чаевые существуют для небольших вещей, как когда ты спрашиваешь дорогу или пользуешься услугами валета». – «Валета?» «Он мяса не ест», – сообщил Дедушка бензоторговцу. «О?!» – «Валет, – сказал герой, – это парень, который паркует твой автомобиль». Америка всегда оказывается величавее, чем я о ней думаю.
Было уже 7:10, когда мы вновь поехали. Нам понадобилось всего несколько минут, чтобы найти супервей. Должен признаться, что это был красивый день, с избытком света от солнца. «Он красивый, да?» – сказал я герою. «Что?» – «День. Сегодня красивый день». Он опустил стекло в своем окне, что было допустимо, потому что Сэмми Дэвис Наимладшая заснула, и поместил голову за пределами автомобиля. «Да, – сказал он. – День бесподобный». Это сделало меня гордым, и я сообщил об этом Дедушке, и он улыбнулся, и я ощутил, что он тоже сделался гордым человеком. «Проинформируй его об Одессе, – сказал Дедушка. – Проинформируй его о том, как там красиво». – «В Одессе, – сказал я, развернувшись к герою, – еще красивее, чем здесь. Тебе никогда не доводилось свидетельствовать подобной вещи». – «Я хочу про это услышать», – сказал он и раскрыл свой дневник. «Он хочет услышать про Одессу», – сообщил я Дедушке, потому что хотел, чтобы он симпатизировал герою. «Проинформируй его, что песок на ее пляжах мягче женского волоса, а вода – как изнанка женского рта». – «Песок на ее пляжах – как изнанка женского рта». – «Проинформируй его, – сказал Дедушка, – что Одесса – лучшее место, чтобы стать влюбленным и еще сделать семью». Так я героя и проинформировал. «Одесса, – сказал я, – лучшее место, чтобы стать влюбленным и еще сделать семью». – «Ты когда-нибудь влюблялся?» – осведомился он у меня, что выглядело до того странным запросом, что я ему его возвратил. «А ты?» – «Я не знаю», – сказал он. «И я», – сказал я. «Я был на краю любви». – «Да». – «На самом краю, почти любил». – «Почти». – «Но никогда, нет, не думаю». – «Нет». – «Может, мне следует поехать в Одессу, – сказал он. – Я бы мог там влюбиться. Похоже, в этом будет больше смысла, чем искать Трахимброд». Мы оба засмеялись. «Что он говорит?» – осведомился Дедушка. Я сообщил ему, и он тоже засмеялся. На душе от этого стало бесподобно. «Покажи мне карту», – сказал Дедушка. Он проэкзаменовал ее, не прерывая вождения, и я должен признаться, что это сделало его слепоту еще недостовернее в моих глазах.
Мы произвели съезд с супервея. Дедушка возвратил мне карту. «Мы проедем около двадцати километров, а потом осведомимся у кого-нибудь про Трахимброд». – «Это благоразумно», – сказал я. Эта вещь прозвучала странно, но я никогда не знаю, что сказать Дедушке, чтобы не звучать странно. «Я знаю, что это благоразумно, – сказал он. – Конечно, это благоразумно». – «Можно мне еще раз лицезреть Августину?» – спросил я героя. (Здесь я должен признаться, что я жаждал лицезреть ее с тех пор, как герой впервые ее экспонировал. Но мне было стыдно объявить об этом.) «Конечно», – сказал он и зарылся в свою пидараску. У него было много дубликатов, и он вынул один, как игральную карту. «Держи».
Пока я обозревал фотографию, он обозревал красивый день. У Августины был прелестный волос. Это был тонкий волос. Мне не нужно было до него дотрагиваться, чтобы убедиться. Глаза у нее были голубые. Несмотря на отсутствие цвета в фотографии, я был уверен, что глаза у нее голубые. «Посмотри на эти поля, – сказал герой с указательным пальцем за пределами автомобиля. – Они такие зеленые». Я сообщил Дедушке, что сказал герой. «Сообщи ему, что для сельского хозяйства эта земля высшей пробы». – «Дедушка жаждет, чтобы я тебе сообщил, что для сельского хозяйства эта земля наивысшей пробы». – «И еще ему сообщи, что значительная часть этой земли была уничтожена, когда пришли нацисты, а до этого она была еще прекраснее. Они бомбили самолетами, а потом наступали в танках». – «По ее виду не скажешь». – «Здесь все сделали заново после войны. Раньше было по-другому». – «Ты здесь был до войны?» – «Посмотрите на тех людей: они работают на полях в одном нижнем белье», – сказал герой с заднего сиденья. Я осведомился об этом у Дедушки. «В этом нет ничего абнормального, – сказал он. – Утром здесь очень жарко. Избыточно жарко, чтобы тревожиться о верхнем белье». Я сообщил об этом герою. Он заполнял многочисленные страницы в своем дневнике. Я хотел, чтобы Дедушка продолжил предыдущее собеседование и сообщил мне про когда он был в этих краях, но я ощутил, что то собеседование закончилось. «Какие старые люди работают, – сказал герой. – Некоторым из тех женщин должно быть лет шестьдесят или семьдесят». Я осведомился об этом у Дедушки, потому что тоже не находил это подобающим. «Это подобающе, – сказал он. – Тут горбатят, пока не вгонятся в гроб. Твой прадед умер в полях». – «Прабабушка тоже работала в полях?» – «Они работали вместе, когда он умер». – «Что он говорит?» – осведомился герой и тем помешал Дедушке продолжать, и я снова ощутил, лицезрея Дедушку, что это был конец собеседованию.
Я впервые слышал Дедушку говорящим о своих родителях, и мне хотелось узнать из него гораздо больше. Что они делали во время войны? Кого спасли? Но я чувствовал, что промолчать по этому вопросу было для меня элементарной вежливостью. Он заговорит, когда ему будет необходимо заговорить, а до той поры я буду упорствовать в молчании. Вот почему я сделал то же, что делал герой, а именно стал смотреть в окно. Не знаю, сколько свалилось времени, но знаю, что свалилось много. «Красиво, да?» – сказал я ему без разворота. «Да». В следующие минуты мы не пользовались словами, а только свидетельствовали сельскохозяйственные угодья. «Сейчас благоразумное время осведомиться у кого-нибудь, как добраться до
