Жалко было бросать добротный мундир на землю, и я повесил его на ручку ворот — кому-нибудь пригодится.
Эраст Петрович оглянулся на бегу:
— Орден!
Я снял с шеи Владимира, сунул в карман.
— Куда мы спешим? — крикнул я, бросившись вдогонку.
Ответа не последовало.
Мы выбежали из переулка обратно на Мясницкую, однако перед самым почтамтом повернули в какие-то ворота. За ними оказался узкий каменный двор, в который выходило несколько служебных дверей.
Утащив меня в угол, за большие мусорные ящики, доверху набитые коричневой обёрточной бумагой и обрывками шпагата, Фандорин вынул часы.
— Девять минут д-десятого. Быстро управились. Он наверняка ещё не выходил.
— Кто
Фандорин сунул руку прямо в мусорный бак, достал оттуда узкий и длинный свёрток. Внутри оказались портупея и полицейская шашка.
— Наш знакомый из Poste restante. Это он, разве вы не поняли?
— Он — доктор Линд? — поразился я.
— Нет, это человек Линда. Всё оказалось очень просто, проще, чем я п-предполагал. И загадка с письмами разъясняется. Теперь понятно, почему письма попадали в Эрмитаж без штемпеля. Почтовый служитель, работающий на Линда — назовём этого человека для краткости Почтальоном — просто подкладывал их в мешок с корреспонденцией для Калужской части. И наше с вами сегодняшнее письмо тоже сразу попало к нему в руки. Он з-заметил, как вы курсируете подле окошка и дал знать Линду, а тот подослал своих людей, которые терпеливо д- дожидались вас на улице. Вернее, дожидались они Фандорина, поскольку думали, что это я.
— Но…Но как вы обо всем этом догадались?
Он самодовольно улыбнулся.
— Я сидел в чайной напротив почтамта. Ждал, пока вы выйдете за человеком, который заберёт п-письмо. Время шло, а вы всё не выходили. Такая медлительность со стороны Линда показалась мне странной. Ведь он заинтересован во встрече не меньше, чем я. Из входивших в почтамт никто там долго не задерживался и никого подозрительного я не заметил. Интересное началось с появления двух известных вам господ, которые прибыли без четверти четыре. Причём пришли они вместе, а затем разделились. Один сел в моей чайной, через два стола, попросив по-немецки место подле окна. Г-глаз не сводил с дверей почтамта, по сторонам не смотрел вовсе. Второй на минутку заглянул в здание и присоединился к первому. Получалось, что вы обнаружены, однако интереса к содержанию письма люди Линда почему-то не проявляют. Я думал об этом довольно долго и в конце у меня возникла г-гипотеза. Перед самым закрытием я отправился её проверить. Вы видели, как Почтальон на меня уставился, когда я назвался предъявителем казначейского билета? Это явилось для него полнейшей неожиданностью, поскольку никакого предъявителя быть не могло — уж он-то это знал доподлинно. Почтальон не совладал с мимикой и тем самым себя выдал. Надо полагать, что он-то и есть русский помощник доктора, составивший игривое объявление в газету. Именно Почтальон и выведет нас к Линду.
— А что, если, встревоженный явлением загадочного боцмана, он уже побежал предупредить доктора?
Фандорин посмотрел на меня, как на неразумного младенца.
— Скажите, Зюкин, вам когда-нибудь доводилось получать письма до в-востребования? Нет? Оно и видно. Почта хранит письмо или посылку в течение трех дней бесплатно, а затем начинает начислять пеню.
Я подумал-подумал, но не обнаружил в этом обстоятельстве никакой связи с высказанным мною опасением.
— Ну и что?
— А то, — терпеливо вздохнул Эраст Петрович, — что там, где принимают плату, существует финансовая отчётность. Наш с вами п-приятель не может уйти, пока не отчитается и не сдаст кассу — это выглядело бы чересчур подозрительно. Вон та дверь — служебный выход. Минут через пять, самое позднее, через десять, Почтальон выйдет оттуда и очень быстро отправится прямиком к Линду. А мы пристроимся за ним. Очень надеюсь, что больше у д-доктора помощников не осталось. Очень уж они мне надоели.
— Зачем вы убили того немца? — вспомнил я. — Только за то, что он в вас плюнул? Ведь он был оглушён, беспомощен!
Фандорин удивился:
— Я вижу, Зюкин, вы меня считаете монстром почище Линда. С какой стати я стал бы его убивать? Не г-говоря уж о том, что это ценный свидетель. Я всего лишь усыпил его, и надолго, часа на четыре. Полагаю, этого времени хватит, чтобы обоих г-голубчиков нашла полиция. Разве не интересная находка: труп и рядом человек без сознания с револьвером в кармане. А я ещё и оставил свою визитную карточку с припиской «Это человек Линда».
Я вспомнил белую бумажку, которую Фандорин бросил бандиту на грудь.
— Может быть, Карнович с Ласовским из него что-нибудь и вытрясут. Хоть и м-маловероятно — среди помощников Линда предателей не водится. Во всяком случае, полиция усомнится в том, что мы с вами воры, а это уже неплохо.
Последнее соображение прозвучало весьма здраво, и я хотел сказать об этом Фандорину, но он с вопиющей бесцеремонностью зажал мне ладонью рот.
— Тихо!
С силой распахнулась узкая дверь, и во двор вышел, даже почти выбежал знакомый служитель, только в форменной фуражке и с папочкой под мышкой. Мелкими шагами просеменил мимо мусорных ящиков, повернул в арку.
— Спешит, — шепнул Эраст Петрович. — Это очень хорошо. Значит, п-протелефонировать не сумел или же некуда. Интересно, как он известил Линда о вашем приходе? Запиской? Тогда получается, что логово доктора где-то совсем недалеко. Всё, пора!
Мы быстро вышли на улицу. Я заозирался по сторонам, высматривая свободного извозчика: ведь если Почтальон спешит, то непременно возьмёт коляску. Но нет — стремительная фигура в чёрном почтовом мундире пересекла бульвар, нырнула в узкую улочку. Стало быть, догадка Эраста Петровича верна, и Линд где-то неподалёку?
Не останавливаясь, Фандорин велел:
— Отстаньте от меня саженей на десять и держите дистанцию. Только не б-бегите.
Легко сказать «не бегите»! Сам Эраст Петрович каким-то чудом умудрялся вышагивать споро, но без видимой спешки, а вот мне пришлось передвигаться на манер подстреленного зайца: шагов двадцать пройду, потом немножко пробегусь; пройду — пробегусь. Иначе отстал бы. Уже почти совсем стемнело, и это было кстати — не то, боюсь, мои странные манёвры привлекли бы внимание редких прохожих.
Почтальон немного попетлял по переулкам и вдруг остановился у маленького деревянного особнячка, выходившего дверью прямо на тротуар. В одном из зашторенных окон горел свет — дома кто-то был. Но звонить Почтальон не стал. Открыл дверь ключом и прошмыгнул внутрь.
— Что будем делать? — спросил я, догоняя Фандорина.
Он взял меня за локоть, отвёл подальше от домика.
— Не знаю. Д-давайте прикинем. — В свете фонаря было видно, как гладкий лоб под лаковым козырьком полицейской фуражки собирается морщинами. — Возможностей несколько. Первая. Доктор Линд и заложники здесь. Тогда нужно наблюдать за окнами и ждать. Если станут уходить — нанесём удар. Вторая возможность. Здесь только Линд, а Эмилия и мальчик где-то в другом месте. Всё равно нужно ждать, пока он выйдет, и следовать за ним, пока доктор не выведет нас к заложникам. Третья возможность. Здесь нет ни Линда, ни п-пленников, а только Почтальон и его семейство — кто-то ведь все-таки в доме был? В этом случае к Почтальону от Линда должны придти. Вряд ли в этом домишке имеется телефонная связь. Стало быть, опять-таки требуется подождать. Посмотрим, кто придёт, и далее будем действовать сообразно обстоятельствам. Итак, имеется три варианта, и при каждом понадобится ждать. Д- давайте устраиваться поудобнее — ожидание может затянуться. — Эраст Петрович посмотрел вокруг. — Вот что, Зюкин, пригоните-ка с бульвара извозчика. Не говорите, куда ехать. Скажите только, что нанимаете его надолго и что получит он щедро. А я пока присмотрю местечко поудобней.
Когда четверть часа спустя я подъехал к тому же углу на ваньке, Фандорин вышел к нам из густой тени. Поправляя портупею, сказал строгим, начальственным голосом:
— Бляха № 345? Всю ночь будешь с нами. Секретное дело. За труды получишь четвертную. Отъедешь вон в ту подворотню и жди. Да не спи у меня, вологда! Понятно?
— Понятно, чего ж непонятного? — бойко ответил извозчик, молодой мужик со смышлённым курносым лицом. Как Фандорин догадался по его виду, что он вологодский, я не понял — но ванька и в самом деле вовсю налегал на «о».
— Идёмте, Афанасий Степанович, удобнейшее место п-присмотрел.
Напротив того самого домика стоял особняк повнушительней, обнесённый решётчатым палисадником. Эраст Петрович в два счета перемахнул через изгородь и жестом велел мне последовать его примеру. По сравнению с оградой Нескучного сада это были сущие пустяки.
— Ну как, недурно? — с гордостью спросил Фандорин, показывая на противоположную сторону переулка.
Вид на Почтальонов дом и в самом деле открывался идеальный, но «удобнейшим» наш наблюдательный пункт мог назвать разве что завсегдатай мазохистического (если я правильно запомнил это слово) кабинета из клуба «Элизиум». За палисадником оказались густые и колючие кусты, сразу же начавшие цепляться за мою одежду и расцарапавшие мне лоб. Я закряхтел, пытаясь высвободить локоть. Неужели придётся сидеть тут всю ночь?
— Ничего, — бодро шепнул Фандорин. — Китайцы говорят: «Благородный муж не стремится к уюту». Давайте смотреть на окна.
И мы стали смотреть на окна.
Правду сказать, ничего примечательного я там не увидел — только пару раз по шторам мелькнула неясная тень.
В других домах окна давно уже погасли, а обитатели нашего, похоже, спать не собирались — но это единственное, что могло показаться подозрительным.
— А если четвёртая? — спросил я часа два спустя.
— Что четвёртая?
— Возможность.
— Это какая же?
— Что, если вы ошиблись и почтовый служитель никакого отношения к Линду не имеет?
— Исключено, — что-то слишком сердито прошипел Фандорин. — Непременно имеет. И обязательно выведет нас к самому д-доктору.
Вашими бы устами да мёд пить, пришла мне на ум народная поговорка, но я промолчал.
Прошло ещё с полчаса. Я стал думать о том, что впервые в жизни, кажется, потерял счёт дням. Что сегодня — пятница или суббота, семнадцатое или восемнадцатое? Не то чтобы это было так уж важно, но я почему-то никак не мог успокоиться. Наконец, не выдержав, спросил шёпотом:
— Сегодня семнадцатое?
Фандорин достал брегет, блеснули фосфорические стрелки.
— Уже пять минут как в-восемнадцатое.
