– Вот, в саду забыла, – пролепетала она, словно оправдываясь. – Кандзий Мицуович, господин Сирота, дал почитать...
– Любите Пушкина? – взглянул на обложку Фандорин, думая, следует ли сызнова выражать девице соболезнования по поводу кончины отца или уже хватит. Решил, что хватит – не то опять разразится слезами.
– Недурно пишет, только очень уж длинно, – ответила Софья Диогеновна. – Мы читали письмо Татьяны ее предмету. Есть же отчаянные девушки. Я бы ни в жизнь не насмелилась... А стихи я ужасно люблю. У нас, пока папенька еще не скурился, в гостях часто господа моряки бывали, в альбом писали. Один кондуктор со «Святого Пафнутия» очень душевно сочинял.
– И что же вам больше всего понравилось? – рассеянно спросил Эраст Петрович. Барышня потупилась. Шепнула:
– Не могу зачесть... Стыдно. Я вам на бумажку спишу и после пришлю, хорошо?
Тут из двери, ведущей в присутствие, выглянул «Кандзий Мицуович». Странно посмотрел на вице-консула, вежливо поклонился и доложил, что пишущий агрегат распакован и установлен.
Титулярный советник повел новоиспеченную машинистку знакомиться с достижением прогресса.
Полчаса спустя, утомленный бестолковой старательностью ученицы, Эраст Петрович отправился переодеваться для экскурсии. Еще в прихожей скинул короткие сапоги, расстегнул полукафтан и рубашку, чтобы не задерживать Всеволода Витальевича, который должен был появиться с минуты на минуту.
– Маса! – позвал титулярный советник, входя в спальню, и тут же увидел своего слугу – тот мирно почивал на полу, под открытым окном, а над спящим застыл маленький старичок-японец в рабочем наряде: серая куртка, узкие хлопчатобумажные штаны, соломенные сандалии поверх черных чулок.
– Что здесь...? Кто вы, с-собственно...? – начал Фандорин, но осекся, во-первых, сообразив, что туземец вряд ли понимает по-русски, а во-вторых, поразившись странному поведению старичка.
Тот безмятежно улыбнулся, по всему личику залучились добродушные морщинки, спрятал ладошки в широкие рукава и поклонился – на голове у него была плотно облегающая шапочка.
– Что с Масой? – всё же не удержался от бессмысленного сотрясания воздуха Фандорин, бросаясь к уютно посапывающему камердинеру.
Наклонился – в самом деле спит.
Что за ерунда!
– Эй, постойте! – крикнул титулярный советник японцу, засеменившему к двери.
Старичок не остановился, и чиновник в два прыжка догнал его, схватил за плечо. Вернее, попытался схватить. Туземец, не оборачиваясь, едва заметно качнулся в сторону, и пальцы вице-консула зачерпнули воздух.
– Любезнейший, я т-требую объяснений, – сказал Эраст Петрович, начиная сердиться. – Кто вы такой? И что здесь делаете?
Тон и, в конце концов, сама ситуация должны были сделать эти вопросы понятными и без перевода.
Уразумев, что уйти ему не дадут, старичок повернулся к чиновнику лицом. Он больше не улыбался. Черные, блестящие глаза, похожие на два пылающих угля, спокойно и внимательно наблюдали за Фандориным, словно решая какую-то сложную, но не столь уж важную задачу. Этот хладнокровный взгляд окончательно вывел Эраста Петровича из себя.
Азиат был чертовски подозрителен! Он явно забрался в дом с какой-то преступной целью!
Титулярный советник протянул руку, чтобы взять воришку (а может быть, и шпиона) за шиворот. На сей раз старик не уклонился, а локтем, не вынимая кистей из рукавов, стукнул Фандорина по запястью.
Удар был легчайший, почти невесомый, однако рука занемела, утратила чувствительность и повисла плетью – должно быть, локоть угодил в какой-то нервный центр.
– Черт бы тебя...! – вскричал Эраст Петрович. Произвел отличнейший хук слева, который должен был впечатать наглого старикашку в стену, но кулак, описав мощную дугу, лишь рассек воздух. К тому же чиновник по инерции развернулся вокруг собственной оси и оказался к туземцу спиной.
Подлый старик немедленно этим воспользовался – вторым локтем ударил Фандорина по шее, и опять совсем несильно, но у молодого человека подогнулись колени. Он рухнул навзничь и с ужасом почувствовал, что не может пошевелить ни единым членом.
Это было похоже на кошмарный сон!
Ужаснее всего был жесткий, пылающий взгляд старика, казалось, проникавший поверженному вице-консулу в самый мозг.
Страшный старик наклонился, и здесь произошло самое невероятное.
Он наконец выпростал руки из рукавов.
В правой, ухваченная за шею, разевала пасть змея – серо-коричневая, с блестящими капельками глаз.
Лежащий замычал – на большее сил у него не было.
Змея плавно заструилась из рукава, пружинисто упала Фандорину на грудь. Он почувствовал на коже – там, где был расстегнут ворот, – холодное и шершавое прикосновение.
Очень близко, в нескольких дюймах от лица, закачалась ромбовидная головка. Эраст Петрович слышал тихое, прерывистое шипение, видел острые клычки, раздвоенный язычок, но не мог сдвинуться ни на волос. По лбу сбегал ледяной пот.
Раздалось странное пощелкиванье – этот звук издавал старик, будто побуждая рептилию поторопиться.
Пасть качнулась к горлу Фандорина, и он поскорей зажмурился, успев подумать, что не может быть ничего страшнее этого ужаса. Даже смерть станет благословенным избавлением.
Прошла секунда, другая, третья.
Эраст Петрович открыл глаза – и не увидел перед собой змеи.
Но она была здесь, он чувствовал ее движения.
Кажется, гадина вознамерилась поудобней устроиться у него на груди – свернулась клубком, хвост пролез под рубашку и щекотно заелозил по ребрам.
Фандорин с трудом сфокусировал взгляд на старике – тот по-прежнему в упор смотрел на парализованного, но что-то в глазах-угольях изменилось. Теперь в них, пожалуй, читалось удивление. Или любопытство?
– Эраст Петрович! – донеслось откуда-то издалека. – Фандорин! Ничего, если я войду?
То, что произошло далее, не заняло и секунды.
Старый японец в два бесшумных прыжка оказался у окна, подскочил, перевернулся в воздухе, в полете оперся одной рукой о подоконник, и исчез.
Тут на пороге возник Всеволод Витальевич – в панаме, с тросточкой, готовый к пешеходной экскурсии.
По шее Фандорина пробежали колкие мурашки, он обнаружил, что может повернуть голову.
Повернул, но старика уже не увидел – лишь покачивалась занавеска.
– Эт-то еще что такое? Гадюка! – закричал Доронин. – Не двигайтесь!
Змея перепуганно метнулась с груди Эраста Петровича в угол комнаты.
Консул бросился за ней и принялся бить тростью по полу – так яростно, что палка с третьего удара переломилась пополам.
Титулярный советник оторвал затылок от ковра – кажется, паралич понемногу проходил.
– Я с-сплю? – пролепетал он, едва ворочая языком. – Мне п-приснилась змея...
– Не приснилась. – Доронин брезгливо, обернув пальцы платком, поднял за хвост убитую рептилию.
Рассмотрел, сдвинув очки к кончику носа. Поднес к окну, выбросил. Осуждающе поглядел на похрапывающего Масу, тяжело вздохнул.
Потом взял стул, сел напротив вяло ворочающегося помощника, воззрился на него тяжелым
