племянника четырех генералов, кузена двух министров, соученика двух императорских высочеств и прочая, и прочая.
– Япония не допустит, чтобы князя Онокодзи держали в иностранной кутузке, – заявил он напоследок.
«Он прав?» – взглядом спросил Фандорин у инспектора. Тот кивнул.
«Что же делать?»
– Скажите, сержант, у вас, наверное, очень много дел по переписке, отчетности, всякой документации? – спросил Асагава.
– Да нет, не очень, – удивился Локстон.
– Ну как же, – с нажимом произнес инспектор. – Вы отвечаете за целый Сеттльмент. Тут живут граждане пятнадцати государств, в порту столько кораблей, а у вас всего две руки.
– Это да, – признал сержант, пытаясь понять, куда клонит японец.
– Я знаю, что по закону вы обязаны сообщить нам об аресте японского подданного в течение двадцати четырех часов, но вы ведь можете и не уложиться в этот срок.
– Могу. Дня два-три понадобится. А то и четыре, – стал подыгрывать американец.
– Стало быть, денька через четыре я получу от вас официальное извещение. У меня тоже очень много дел. Нехватка штатов, еле справляюсь. Пока доложу в департамент, может миновать еще дня три...
Онокодзи прислушивался к этому разговору со всё нарастающим беспокойством.
– Послушайте, инспектор! – вскричал он. – Но вы и так уже здесь! Вы знаете, что я арестован иностранцами!
– Мало ли что я знаю. Я должен быть извещен об этом официально, согласно предписанной процедуре, – наставительно поднял палец Асагава.
Титулярный советник решительно не понимал, что означает этот странный маневр, но отметил, что лицо арестанта странно задергалось.
– Эй, дежурный! – крикнул сержант. – Этого в камеру. Да пошлите в бордель за его одеждой.
– Что нам даст эта проволочка? – вполголоса спросил Фандорин, когда князя увели.
Асагава ничего не ответил, только улыбнулся.
Снова была ночь. Снова Эраст Петрович не спал. Он не мучился бессонницей, сон словно бы перестал существовать, в нем отпала потребность. А может, всё дело было в том, что титулярный советник не просто лежал в постели – он прислушивался. Дверь в коридор оставил открытой, и несколько раз почудилось, будто крыльцо скрипит под легкими шагами, будто кто-то стоит там, в темноте, и не решается постучать. Однажды, не выдержав, Фандорин поднялся, быстро прошел в прихожую и рывком распахнул дверь. Разумеется, на крыльце никого не было.
Когда стук, наконец, раздался, он был отрывистым и громким. О-Юми так постучаться не могла, поэтому сердце Эраста Петровича не дрогнуло. Он спустил ноги с кровати, принялся натягивать сапоги, а Маса уже вел по коридору ночного гостя.
То был констебль муниципальной полиции. Сержант просил господина вице-консула срочно прибыть в участок.
Фандорин быстро шел по темному Банду, постукивая тростью. Сзади, зевая, плелся Маса. Препираться с ним было бессмысленно.
В полицию слуга входить не стал, уселся на ступеньке, свесил стриженную ежиком голову, задремал.
– У япошки судороги, – сказал вице-консулу Локстон. – Орет, бьется головой о стенку. Падучая, что ли? Я от греха велел связать. Послал за вами, за Асагавой и за доктором Твигсом. Док уже здесь, инспектора пока нет.
Вскоре явился и Асагава. Выслушав сержанта, нисколько не удивился.
– Так скоро? – сказал он и больше ничего объяснять не стал. Странное спокойствие инспектора, да и весь его «маневр» объяснились, когда в комнату вошел доктор Твигс.
– Добрый вечер, джентльмены, – приветствовал он титулярного советника и инспектора. – Это не эпилепсия. Обычная абстинентная конвульсия. Этот человек заядлый морфинист. У него все вены на руках исколоты. Тут, конечно, еще и следствие истеричности, слабость характера, но вообще-то на такой стадии человек не может обходиться без очередной дозы более двенадцати часов.
– Я же говорил вам, Фандорин-сан, что князь подвержен всем существующим порокам, – заметил Асагава. – Теперь он у нас запоет по-другому. Идемте.
Камера представляла собой закуток в коридоре, отгороженный толстой железной решеткой.
На деревянных нарах сидел связанный по рукам и ногам Онокодзи, трясся в ознобе, клацал зубами.
– Доктор, сделайте мне укол! – закричал он. – Я умираю! Мне совсем плохо!
Твигс вопросительно поглядел на остальных.
Локстон невозмутимо жевал сигару, Асагава разглядывал страдальца с довольным видом. Лишь вице-консулу было явно не по себе.
– Ничего, – сказал сержант. – Через недельку выйдете на свободу, тогда и уколетесь.
Князь взвыл, согнулся пополам.
– Это пытка, – вполголоса произнес Фандорин. – Вы как хотите, господа, но я такими методами добиваться показаний не желаю.
Инспектор пожал плечами:
– Разве мы его пытаем? Он сам себя пытает. Не знаю, как у вас, иностранцев, но у нас в японских тюрьмах заключенным наркотиков не дают. Может быть, в муниципальной полиции другие правила? Вы держите морфий для облегчения страданий арестованных морфинистов?
– Еще чего. – Локстон восхищенно покачал головой. – Ну вы, Гоу, и молодчага. Есть чему поучиться.
На сей раз Гоэмон Асагава не стал протестовать против американской фамильярности, лишь польщенно улыбнулся.
– Это настоящее открытие! – продолжил сержант, приходя во всё больший восторг. – Это ж какие перспективы открываются перед полицией! Как быть, если преступник запирается, не желает выдавать сообщников? Раньше его подвешивали на дыбу, жгли раскаленными щипцами и всё такое. Во-первых, это нецивилизованно. Во-вторых, есть такие крепкие орешки, которых никакой пыткой не возьмешь. А тут – пожалуйста. Культурно, по-научному! Приучить такого упрямца к морфию, а после – бац, и больше не давать. Всё расскажет, как миленький! Послушайте, Гоу, я напишу об этом статью в «Полицейскую газету». Конечно, и вас упомяну. Только идея все-таки моя. У вас это вышло случайно, а метод изобрел я. Вы, дружище, ведь не станете это оспаривать? – забеспокоился Локстон.
– Не стану, Уолтер, не стану. Можете обо мне вовсе не упоминать. – Инспектор подошел к решетке, посмотрел на всхлипывающего князя. – Скажите, доктор, у вас в саквояже найдется ампула морфия и шприц?
– Конечно.
Онокодзи распрямился, с мольбой глядя на Асагаву.
– Что, ваше сиятельство, поговорим? – задушевно сказал ему инспектор.
Арестованный кивнул, облизнув сухие лиловые губы.
Эраст Петрович хмурился, но молчал – главным сейчас был японский инспектор.
– Спасибо, доктор, – сказал Асагава. – Заправьте шприц и дайте мне. Можете идти спать.
Твигсу явно не хотелось уходить. С любопытством разглядывая связанного, он медленно рылся в своем чемоданчике, не спеша вскрывал ампулу, долго рассматривал шприц.
Посвящать врача в тайны закулисной политики никто не собирался, это произошло само собой.
– Ну скорее же, скорее! – закричал князь. – Ради Бога! Что вы возитесь? Один маленький укольчик, и я расскажу про Сугу всё, что знаю!
Твигс тут же навострил уши.
