разрешения. Но, так как это дело может оказаться выгодным – и очень выгодным – для вас, я надеюсь, вы мне простите эту вольность.
– Кто вы? – спросила она очень раздраженно. – Не желаю слушать, что вы там болтаете. Кто вы такой?
Мордаунт был прав. Она превратилась в руину. Но это были прекрасные руины. Краски выцвели, щеки ввалились, взгляд был затравленный, но правильные черты лица еще хранили прежнюю красоту. И Фонс видел, что раньше она действительно была прекрасна. И даже сейчас – в хорошие минуты она могла удивительно напоминать леди Перивейл. А ростом, фигурой, постановкой головы, формой шеи она была так на нее похожа, словно они были сестры-близнецы.
Очевидно, ей многое пришлось пережить после поездки в Алжир, и – очень тяжкие дни. Весь ее облик носил отпечаток бедности, о том свидетельствовали броский, но дешевый утренний пеньюар и бедно обставленная гостиная.
– Пожалуйста, не волнуйтесь, мэм. Мое дело не связано ни с чем неприятным для вас.
– Я желаю знать, кто вы и что вы, – ответила она все с тем же крайним раздражением, но и со страхом, – почему вы имели наглость войти ко мне, не прислав предварительно визитную карточку? Вы думаете, если я живу в дешевых меблированных комнатах, то я уже не леди?
– Ваша хозяйка направила меня сюда, иначе я бы не позволил себе этого. Мое имя, – и он протянул ей визитку, которую она нетерпеливо выхватила из его руки и, нахмурившись, прочла – Я представляю интересы дамы, чье положение в обществе пострадало от внешнего сходства с вами.
– Что это значит?
– В феврале вы ездили в Алжир с полковником Рэнноком.
Лицо ее побледнело, дыхание участилось.
– Да, но что из этого следует?
– Вас видели вместе друзья моей клиентки и приняли за нее и, как следствие, возникла скандальная ситуация, которая серьезно повредила репутации этой дамы. И теперь, в случае если в суде возникнет дело о клевете, а оно, по всей вероятности, возникнет из-за вышеупомянутой ситуации, от вас зависит исправить положение, выступив свидетельницей и заявив, что это вы путешествовали с полковником Рэнноком в Алжире, на Корсике и по Сардинии прошлой зимой. Леди будет присутствовать на суде, и сходство между вами поможет развеять ошибочное мнение.
– Для начала, видела я вас и вашу даму-клиентку в…, – отвечала в ярости хористка. – Удивляюсь вашей наглости: придти к леди и просить ее свидетельствовать против самой себя! А теперь можете испариться, мистер Фонс, – сказала она, взглянув на карточку. – Мне с вами говорить больше не о чем.
– О нет, вам есть о чем со мной побеседовать, миссис Рэндалл. Вы просто должны узнать, какую компенсацию получите в обмен на помощь в этом маленьком дельце.
– Не верю ни одному вашему слову и очень хочу, чтобы вы закрыли за собой дверь с той стороны.
– Ну, ну, мэм! Разве это разумно так сердиться на человека, который пришел предложить вам очень выгодную сделку?
– Что вы понимаете под словом «выгодная»?
– Я имею в виду следующее: если дело о клевете окончится успешно вследствие вашего участия как свидетельницы и вы присягнете, что были с Рэнноком с начала и до конца того маленького путешествия, я готов заплатить вам сто фунтов. Сто фунтов за одно утро работы! Не так уж плохо, а?
Она уже не была бледна. Внимательно рассмотрев дружелюбное лицо Фонса, она, казалось, успокоилась.
– Садитесь, – пригласила она и тоже села напротив, опершись локтями на стол и положив на руки подбородок. Он заметил на руке обручальное кольцо и еще два-три кольца, черепаховое и с гранатами на левой руке. Время ее расцвета было позади, и радужные перспективы, сопутствующие молодости, тоже канули в вечность.
– Сто фунтов это немного, если ваша клиентка богата, – сказала она. – Конечно, я догадываюсь, кто эта дама, это леди Перивейл. Мне говорили, что я очень на нее похожа. Если так, то она может заплатить и две сотни с такой же легкостью, как одну. Я не стану рассказывать всем на суде о своей жизни и приключениях за меньшую сумму.
– У вас суровый характер, миссис Рэндалл.
– Жизнь тоже обошлась со мной сурово, мистер Фонс. Не могу отрицать, вы сами видите, в какой нищенской дыре я живу. А я не привыкла к этому. Я жила как настоящая леди с восемнадцати лет, и эти отвратительные меблирашки действуют мне на нервы. Вот почему я была с вами груба, когда вы вошли, – заключила она с небольшим смешком, который показался ему не совсем искренним.
– Хорошо, миссис Рэндалл, если вы окажете услугу моей клиентке, я уверен, она щедро отблагодарит вас.
– Но пусть заплатит двести монет, и ни пенсом меньше, прежде чем я стану давать показания.
– Ну, хорошо, посмотрим. А пока, в надежде на будущее, извольте принять эту мелочь, – ответил Фонс, вручая ей десятифунтовую бумажку. Он бы дал больше, будь окружающая обстановка получше, но он рассудил, что комнаты ее стоят всего десять шиллингов в неделю, и, по-видимому, она дошла до крайней нужды, поэтому может сразу же все истратить…
– Благодарю, – сказала она, пряча бумажку в потертый кошелек, но наметанный глаз Фонса уже оценил все его содержимое: шесть пенсов и несколько медяков.
В эту минуту дверь внезапно отворилась, и Фонс, сидевший напротив, успел заметить, что открыл ее мужчина, который при виде Фонса быстро ее захлопнул и сбежал по лестнице. Фонс вскочил и увидел в окно посетителя, вышедшего из дома. То был высокий мужчина, широкоплечий, с бычьей шеей, пестро одетый, и за ним по пятам следовал фокстерьер.
– Сожалею, что спугнул вашего друга, – сказал Фонс.
