что профессиональные навыки всегда заставляли его сразу же составить как бы мысленный каталог всего, что есть в помещении. Он притянул к себе запястье миссис Рэндалл и ввел большую дозу ее любимого успокоительного средства.
– Бедный друг мой, с вами жестоко обошлись, – сказал он, – но вы должны понимать, в чем теперь заключается ваш долг. Так как вы действовали под принуждением закон будет к вам снисходителен, все вас будут жалеть. Вы должны дать неопровержимое свидетельское показание и помочь нам наказать убийцу полковника Рэннока.
Но этого я никогда не сделаю! – воскликнула она.
– Но как же так, если вы любили полковника Рэннока, вы должны хотеть отмщения за его смерть! Только подумайте, какое зверское это было убийство. Полный сил и жизни мужчина был повержен в прах. Вспомните о его непогребенном теле, которое лежало под лодкой на безлюдном берегу, и только волны прибоя шумели над ним, и никто об этом не знал, и никто не отдал ему последнего долга и военных почестей. Если вы его любили, вы должны желать воздаяния за его убийство.
– Я не могу донести на Джима Болиско, – сказала она, – а если бы даже и смогла, то мое свидетельство ничего бы не стоило.
– Почему же? – спросил удивленно Фонс.
– Потому что он мой муж, а жена не может свидетельствовать против мужа, таков закон, не так ли, Фонс?
– Ваш муж? Это правда?
– Могу поклясться на Библии. Мы поженились в церкви на Бэттерси, когда мне исполнилось только семнадцать лет. Он мне никогда не нравился и с тех пор висит у меня на шее как жернов. Но ему тогда везло, и он приносил мне разные подарки, то колечки, то модные шляпки и тому подобное, и он был первый, кто обратил на меня внимание и говорил, что я красива. Он говорил, что снимет коттедж в Уэндсворте с маленьким садиком, и я буду там хозяйкой, и он наймет мне служанку. Но счастье ему изменило вскоре после нашей свадьбы, которая была тайной. И он ничего не снял, и мы никогда никому не говорили, что женаты, ни отцу, ни кому-нибудь еще. Джим сказал, что наш брак просто шутка, розыгрыш, и лучше обо всем этом забыть. Но когда у меня появился великолепный дом и я купалась в деньгах, и могла очень просто стать леди Уизернси, и только из-за него не могла этого сделать, он обо мне вспомнил. О, поверьте, я знаю, что такое шантаж, мистер Фонс, меня шантажировали с восемнадцати лет. Я должна была доставать Болиско деньги, а иначе – поклялся он – он предъявит на меня свои права. Я жила под мечом этого самого, как его звали,[36] и все эти годы меч висел над моей головой, и с каждым годом я ненавидела Болиско все больше и больше, я и теперь его ненавижу ненавижу ненавижу каждой каплей крови. Я холодею, когда слышу его шаги на лестнице. Я не могу видеть его. Я вспоминаю ту ночь, и как мой бедный Дик лежал, а Болиско своими подлыми руками рвал на нем пальто и шарил у него по карманам, словно дикий зверь настигший добычу.
– Но вы хотите, чтобы он понес наказание за это зверское убийство, да?
– Нет, я ничего не хочу, только, чтобы все это поскорее кончилось. Уйти, избавиться от всего этого ужаса, вот чего я хочу. Неужели вы думаете, если они повесят Болиско, я успокоюсь или забуду, какой я дрянью была сама, и как Дик всегда меня прощал и возвращался ко мне, даже после того, как я скверно с ним поступала, забуду, что написала письмо, погубившее его? Что мне за дело до Болиско? Пусть еще убьет кого-нибудь и пусть его за это вздернут. Мне безразлично. Мне все равно будут сниться кошмарные сны, пока я не засну навсегда. Но, может быть, и там, кто знает? Может, и под землей снятся страшные сны, как здесь? Может быть, там снится один длинный сон об адском огне и могильных червях!
– Ну, ну, миссис Рэндалл, не отчаивайтесь, – сказал Фонс мягко. Ему было жаль ее, но что он мог сказать в утешение? Он смотрел на нее, видел ее увядшую красоту, думал о ее жизни и о жизнях двух мужчин, которых она погубила. Она посеяла ветер и пожала бурю, и Фонс не видел для нее никакой надежды в беспросветном будущем. Что он мог поделать? Он пришел, чтобы нанести рассчитанный, сокрушительный удар, который, по его мысли, должен был заставить ее сознаться в убийстве, он был уверен, что она была в нем невольной соучастницей. Он преуспел в своем намерении, но его успех ничего не значил, раз показание этого важнейшего свидетеля не могло быть заслушано в суде.
Он прибыл в Скотланд-Ярд, изложил все факты и обстоятельства дела помощнику комиссара, и в тот же день поздно вечером Болиско был арестован в «Бойцовом петухе» по подозрению в причастности к убийству полковника Ричарда Рэннока. Если исключить признание Кейт Делмейн, доказательств его вины было недостаточно, но надо было поспешить с арестом, ведь она могла предупредить его об опасности.
Сильное доказательство его вины заключалось в совпадении номеров купюр с теми, что значились в списке Чэтера. И другие факты можно было выяснить во время допроса, и они сложились в крепкую цепь недостающих доказательств. Фонс передал дело прокурору, оно вышло за рамки частных интересов. То, что такое жестокое убийство стало возможно, и осуждение убийцы были очень небезразличны с точки зрения безопасности общества.
Фонсу предстояло выполнить еще один, – последний долг, и он отправился его исполнять с тяжелым сердцем. Он должен был сообщить старой миссис Рэннок, как умер ее сын. И, как бы он ни старался смягчить подробности, это все равно была ужасная история, и он решил, что пусть лучше ее зять сообщит ей горестную весть.
Он посетил майора Тогуда в его небольшом доме близ Воксхилл-Бридж, не доходя до Экклстон-сквер, но тем не менее находящемся уже в фешенебельном районе Белгравиа. Майор принял его в маленькой комнате, которую называл библиотекой, где было темно от соседних красно-кирпичных домов.
– Ну, Фонс, есть ли новости?
– Да, сэр.
– Плохие новости?
– Очень плохие, сэр. И я пришел к вам в надежде, что, может быть, вы сообщите их миссис Рэннок.
– С этим придется подождать, Фонс. Миссис Рэннок сейчас очень больна, можно сказать, опасно больна.
– Неужели, сэр? Это для меня неожиданность, ведь всего четыре дня назад я принял ее поручение, и тогда она выглядела вполне здоровой, конечно учитывая ее возраст.
– Да, она прекрасно сохранилась, но здоровье ее всегда было хрупким, словно фарфор, который нужно хранить за стеклом. И ее все время снедало беспокойство о Рэнноке. Она простудилась, навещая мою больную жену на следующий день после вашей встречи, и простуда осложнилась тяжелой инфлюэнцей или,
