Наконец, дверь открылась, и маленький пожилой джентльмен в костюме табачного цвета, представлявший собой точную копию мистера Уинкля-младшего, с той только разницей, что пожилой джентльмен был лыс, проворно вошел в комнату, держа в одной руке визитную карточку мистера Пиквика, а в другой серебряный подсвечник.
— Мистер Пиквик, как поживаете, сэр? — осведомился Уинкль-старший, поставив подсвечник и протягивая руку. — Надеюсь, в добром здоровье, сэр? Рад вас видеть. Присаживайтесь, мистер Пиквик, прошу вас, сэр. А этот джентльмен…
— Мой друг мистер Сойер, — сказал мистер Пиквик. — Друг вашего сына.
— О! — сказал мистер Уинкль-старший, довольно хмуро посматривая на Боба. — Надеюсь, и вы здоровы, сэр?
— В полном порядке, сэр, — отвечал Боб Сойер.
— А другой джентльмен, — продолжал мистер Пиквик, — как вы узнаете из письма, которое мне поручено передать вам, — очень близкий родственник или, пожалуй, следовало бы сказать — очень близкий друг вашего сына. Его фамилия Эллен.
— Вот тот джентльмен? — спросил мистер Уинкль, указывая визитной карточкой на Бена Эллена, который заснул в такой позе, что видны были только его спина и воротник пальто.
Мистер Пиквик хотел было ответить на этот вопрос, назвать полностью имя и фамилию мистера Бенджемина Эллена и распространиться на тему о его похвальных качествах, но в этот момент резвый Боб Сойер, дабы вернуть своего приятеля к жизни, неожиданно ущипнул его за руку, после чего тот с воплем вскочил. Сообразив, что находится в присутствии незнакомого человека, мистер Бей Эллен приблизился к мистеру Уинклю и, минут пять горячо пожимая ему обе руки, бормотал какие-то невнятные фразы, выражая восторг по случаю знакомства с ним и гостеприимно осведомляясь, не желает ли он подкрепиться после прогулки или предпочитает подождать „до обеденного часа“, после чего сел, глупо озираясь по сторонам, словно не имел понятия о том, где находится, — да так оно и было в действительности.
Все это весьма смущало мистера Пиквика, тем более что мистер Уинкль-старший был явно поражен эксцентрическим — чтобы не сказать чудовищным — поведением его спутника. Желая поскорее покончить с этим, он вынул письмо из кармана и, протягивая его мистеру Уинклю-старшему, сказал:
— Сэр, это письмо от вашего сына. Ознакомившись с его содержанием, вы узнаете, что на вашем благосклонном и отеческом отношении зиждется все его счастье и благополучие. Сделайте одолжение, прочтите, его спокойно и хладнокровно, а затем обсудите этот вопрос со мной в том духе и в тех выражениях, в каких надлежит его обсуждать. Сколь важно ваше решение для вашего сына и как он волнуется, дожидаясь его, вы можете судить по тому, что я явился к вам без предупреждения в такой поздний час и, — добавил мистер Пиквик, покосившись на своих спутников, — при таких неблагоприятных обстоятельствах.
После этой прелюдии мистер Пиквик вручил потрясенному мистеру Уинклю-старшему покаянное письмо на превосходнейшей веленевой бумаге четыре страницы, исписанные мелким почерком. Затем, снова усевшись на стул, он стал следить за выражением лица мистера Уинкля, — по правде говоря, с некоторой тревогой, но в то же время с чистой совестью сознавая, что ему не в чем себя винить или упрекать.
Пожилой владелец пристани повертел письмо в руках, посмотрел на него спереди, сзади и сбоку, тщательно исследовал пухлого мальчугана на печати, бросил взгляд на мистера Пиквика, а затем, взобравшись на высокий табурет и придвинув к себе лампу, сломал печать, развернул послание и, приблизив его к лампе, приготовился читать.
Как раз в этот момент мистер Боб Сойер, чей острый ум был в течение нескольких минут погружен в спячку, состроил гримасу, подражая покойному мистеру Гримальди[151] в роли клоуна, как он изображен на портрете. Случилось так, что мистер Уинкль-старший, который, вопреки предположениям мистера Боба Сойера, еще не успел погрузиться в чтение, посмотрел поверх письма не на кого иного, как на самого мистера Боба Сойера. Справедливо заключив, что вышеупомянутая гримаса адресована ему с целью высмеять его собственную особу, он устремил строгий взгляд на Боба, а на лице покойного мистера Гримальди появилось весьма приятное выражение робости и замешательства.
— Вы что-то сказали, сэр? — осведомился мистер Уинкль-старший, нарушая зловещее молчание.
— Нет, сэр, — отвечал Боб, в котором ничего не осталось от клоуна, кроме чрезвычайно яркого румянца на щеках.
— Вы в этом уверены, сэр? — допытываются мистер Уинкль-старший.
— Ах, боже мой, конечно, сэр, совершение уверен! — отвечал Боб.
— Мне послышалось, будто вы что-то сказали, сэр, — негодующим тоном продолжал старый джентльмен. — Быть может, вы смотрели на меня, сэр?
— О нет, сэр, и не думал смотреть, — весьма учтиво отвечал Боб.
— Очень рад это слышать, сэр, — сказал мистер Уинкль-старший.
Величественно бросив хмурый взгляд на посрамленного Боба, старый джентльмен снова поднес письмо к свету и на этот раз действительно начал читать.
Мистер Пиквик внимательно следил за ним, когда он переводил взгляд с последней строки первой страницы на верхнюю строку второй, с последней строки второй на верхнюю третьей и с последней строки третьей на верхнюю четвертой, но по его неподвижному лицу нельзя было угадать, как он принял сообщение о женитьбе сына, хотя мистеру Пиквику было известно, что оно заключалось в первых же нескольких строках.
Он прочел письмо до конца, сложил его со всей заботливостью и аккуратностью, свойственной деловому человеку, и как раз в тот момент, когда мистер Пиквик ждал сильного выражения чувств, обмакнул перо в чернила и сказал с таким спокойствием, словно обсуждал самый простой бухгалтерский вопрос:
— Вы знаете адрес Натэниела, мистер Пиквик?
— В настоящее время — гостиница „Джордж и Ястреб“, — ответил сей джентльмен.
— „Джордж и Ястреб“. Где это?
— Джордж-ярд, Ломберд-стрит.
— В Сити?
— Да.
Старый джентльмен старательно записал адрес на обратной стороне письма, затем спрятал письмо в конторку, запер на ключ, встал с табурета и сказал, пряча в карман связку ключей:
— Полагаю, больше нам обсуждать нечего, сэр?
— Нечего, дорогой сэр? — с удивлением и негодованием воскликнул сей мягкосердечный человек. — Нечего? Неужели вы не выскажете своего мнения о столь знаменательном событии в жизни нашего молодого друга? Неужели не поручите мне заверить его от вашего имени в вашей неизменной любви к нему и заботливом отношении? Неужели не скажете ничего, что могло бы воодушевить и успокоить и его и пребывающую в волнении молодую женщину, которая ищет у него утешения и поддержки? Подумайте, мой дорогой сэр!
— Я подумаю, — ответил старый джентльмен. — В данный, момент я ничего сказать не могу. Мистер Пиквик, я — человек деловой. Ни за какие дела я не принимаюсь второпях, а что касается этого дела, то мне оно отнюдь не нравится. Тысяча фунтов — небольшая сумма, мистер Пиквик.
— Вы совершенно правы, сэр, — вмешался Бон Эллен, сквозь сон припоминая, что свою тысячу он спустил без малейших затруднений. — Вот умный человек! Боб, это очень смышленый малый.
— Очень рад, что именно вы отдаете мне должное, сэр, — сказал мистер Уинкль-старший, презрительно взглянув на мистера Бена Эллена, который глубокомысленно покачивал головой. — Мистер Пиквик, дело вот в чем: разрешив моему сыну год побродяжничать, повидать белый свет (что он и сделал под вашим руководством), чтобы в жизнь он вступил не беспомощным школьником, я отнюдь не ждал таких результатов. Ему это очень хорошо известно, и если я лишу его теперь своей поддержки, у него нет никаких оснований удивляться. Я его извещу, мистер Пиквик. Спокойной ночи, сэр. Маргарет, откройте дверь.
Тем временем Боб Сойер подталкивал мистера Бона Эллена, понукая его сказать что-нибудь в защиту, и Бен без всяких предупреждений разразился краткой, но сильной речью.
— Сэр! — сказал мистер Бен Эллен, глядя на старого джентльмена очень тусклыми и томными глазами и энергически размахивая правой рукой. — Вы… вы бы постыдились самого себя.
— Как брат молодой леди, вы несомненно являетесь судьей в этом деле, — отрезал мистер Уинкль-
