пошатываясь, отошёл к камину…
В соседней комнате государя ждал дежурный генерал-адъютант Уваров.
Махальный закричал диким голосом: «Караул! Стройся!» Конногвардейцы, занимавшие пост у дверей спальной императора, бросились со скамьи к стене. Послышался топот тяжёлых шагов и лязг обнажаемых сабель. «Слушай, – на-кра-ул!» – прокричал офицер. Люди вытянулись, скосили головы и замерли. В слабо освещённую комнату с лаем вбежала собачка. За ней, озираясь по сторонам, вошёл государь. Уваров остановился в дверях и быстро оглядел комнату. Собака бросилась к стоявшему сбоку от караула дежурному полковнику Саблукову и лизнула его в руку.
– Шпиц! сюда! – закричал хриплый голос. Государь быстро рванулся вперёд и шляпой два раза ударил собаку по голове. Шпиц взвизгнул и отбежал. Настала тишина. Павел молча смотрел то на бледного полковника, то на окаменевшие огромные фигуры солдат.
– Vous etes des jacobins,[302] – вдруг сказал он.
За спиной императора Уваров, много выпивший за ужином, скорчил гримасу и постучал пальцем по лбу.
– Oui, Sire,[303] – пробормотал растерянно Саблуков.
Павел смотрел на него в упор. Потерявший голову офицер стал что-то объяснять негромким дрожащим голосом.
– Я лучше знаю! – вскрикнул император. Он заговорил быстро и бессвязно. Солдаты дико смотрели набок в одну точку. Павел замолчал, тяжело вздохнул и повернулся.
– Ах, да, Уваров?.. – произнёс тихо, полувопросительно, государь. – Я что-то хотел вам сказать… – Он задумался. – Ах, да! – вскрикнул он и задумался опять. – Да, да, да… Пажи!.. Конечно… Пажи…
Уваров, наклонив голову, почтительно смотрел на грудь императора.
– Плохие пажи, плохие, – бормотал Павел. – Не нравятся мне эти пажи… Что? что? – вскрикнул он, озираясь.
Было очень тихо.
– Почему привозят пажей только из Пажеского корпуса, а?
– Не могу знать, ваше величество, – по-солдатски ответил Уваров. Павел смотрел на него совершенно безумными глазами.
– Пусть возьмут других пажей, в кадетском корпусе. Там есть славные мальчики… Слышите, сударь? В первом кадетском корпусе. Сейчас извольте сообщить князю Зубову, чтоб сегодня же прислал сюда кадет…[304] Что?..
– Слушаю-с, ваше величество…
Павел быстро от него отвернулся.
– Караул убрать! Не надо конногвардейцев… Не надо!..
– Слушаю-с, ваше величество.
Раздалась команда:
– Караул! Напра-во! Шагом марш!..
Государь злобно-радостным взглядом провожал выходивших солдат, затем с минуту ещё прислушивался к удалявшемуся топоту.
– Прощайте, сударь, – отрывисто сказал он Уварову. Уваров звякнул шпорами и низко поклонился.
– Я иду отдохнуть, сударь, прощайте, – вздохнув, повторил Павел другим, точно умоляющим, тоном. Он замолчал.
– Займите места здесь, – обратился он к двум камер-гусарам. – И никого ко мне не пускать… Никого!.. Слышите? Никого…
Он кивнул головой, зачем-то надел шляпу и прошёл в спальную, повторяя вполголоса скороговоркой: «Чему быть, тому не миновать… Чему быть, тому не миновать…»
XXIV
«Visitando interiora terrae rectificandoque invenies occultum lapidem, veram mediciam».[305]
Баратаев переписал из книги эту фразу на толстом листе пергамента, отчеркнул первые буквы слов и дрожащей рукой выписал в ряд. Затем открыл тетрадь «Камень веры» и записал прыгающими буквами:
«Открылось ныне мне явственно, что славный Базилий Валентинус не иное мыслил, как купорос или vitriolum. От чего и я не могу отрещися, как с долголетними моими опытными изучениями несогласицы в оном не вижу. Сколь к яснейшему истины познанию… Не едино есть вещество первичное, земля Адамова. Второе соучаствует, aqua vitae, что и древним ведомо было. Из прозорливой рукописи, виденной мною в чужих землях, записал я памятный магистериум:
«De comrnixtione puri et fortissimi x k о k cum III
И сию оккультную тайну токмо долгим прилежанием дано было мне разгадать. Вместо букв непонятных, нелепице подобных, должно читать буквы оным предшествующие. И будут тогда
