– Вот как!
– Я сегодня уезжаю, Александр Емельянович!
– Куда, Людмила Георгиевна? Может быть, я еще не отпущу вас?
– В Москву на целых шесть месяцев! Еще соскучитесь, – добавила она с улыбкой.
– Обязательно буду скучать, – сказал он с нескрываемой грустью. – Но счастлив за вас и желаю больших успехов. Хорошо, что вы так любите свою профессию!..
Не задерживая друг друга, они распрощались.
Вернувшись на квартиру, Второва начала собираться в дорогу. Она успела лишь открыть чемодан и уложить в него белье, как мимо окон мелькнула фигура Саянова. «Узнал!» – догадалась Людмила.
Он не вошел, а вбежал. На ходу сбросил фуражку и остановился против Второвой. Он пристально посмотрел ей в глаза, затем, помолчав, спросил:
– Зачем все это?
Людмила Георгиевна отвела свой взгляд в сторону.
– Эх, Люда, Люда! Неужели ты еще не поняла и не поверила?
Он достал портсигар и, отойдя к кушетке, сел на нее, закурил. Лицо его помрачнело, глаза уставились в пол.
Людмила Георгиевна хотела подойти к нему, но передумала и села на стул.
– Да, Люда! – подняв на нее глаза, заговорил Саянов.
Голос его срывался, как у больного:
– Может быть, я поступил неразумно, добиваясь твоей любви, не имел на это морального права. Я ничего не принес тебе, ничего не сделал, чтобы дать тебе полное счастье. Но неужели нельзя было повременить? Ведь не так просто порвать с тем, что связывает человека с другими людьми многие годы?
– Я не хочу этого разрыва, Коля…
– Значит, ты не любишь меня, – подсказал он.
– Это неправда…
Лицо его озарилось счастьем. Он подошел к Второвой и, взяв ее руки в свои, заговорил торопливо и убедительно.
– Зачем же тогда уезжать, Людочка? Я видел, чувствовал, что тебя тяготят такие отношения, но ведь это временно. Поверь, мне очень дорога твоя любовь, я не хочу твоего отъезда. Останься…
– Поздно, Коля! Теперь, когда все сделано, я должна ехать.
– Нет, ты должна остаться! Я сам пойду к начальнику санчасти…
– Ничего не надо, Коля, – она едва удерживала слезы.
Второва прошлась по комнате, затем, вернувшись к стулу, жестом указала на другой, приглашая сесть Саянова. Она глубоко раскаивалась в своем поступке, но сейчас было, действительно, поздно его исправлять.
Ей хотелось как можно скорее прекратить этот трудный разговор, но Николай Николаевич вернулся к нему снова.
– Как могла ты принять такое поспешное решение! Ты даже уехать хотела, чтобы я не знал.
– Так подсказала мне совесть…
– А сердце? Неужели оно тебе ничего не подсказало?
– Сердце надо заставить…
– Нет, я с тобой не согласен!
Он закурил, затем, будто подводя итог, продолжал:
– На своем веку мне приходилось испытать всякое… жизнь сталкивала меня с разными людьми, но женщин… Скажу тебе честно, в молодости я боялся их… Мне казалось, что я. любил жену. От нее я уходил в море и к ней возвращался. На суше, ты сама знаешь, мы – редкие гости.
Саянов посмотрел на потухающую папиросу, стряхнул с нее пепел, затем закурил новую.
– Может быть, я не понимал, а, возможно, и обманывал себя, но я никогда не искал другой любви… Я встретил тебя очень поздно… ты влекла меня к себе с первого дня… я не мальчишка, Люда, и немало передумал, прежде чем пойти к тебе… Может быть, я не достоин тебя – это cовcем другое дело. Я рядовой офицер, моей академией была война…
– Дело не в академиях… У тебя сын, а я отнимаю у мальчика отца.
– Да, у меня сын! Но сын вырастет. У него будет свое счастье, а что останется на мою долю? Мое счастье уйдет с тобой…
Расставаясь, они не давали друг другу клятв верности, хотя понимали, что предстоящая разлука не погасит их любви…
17
Тесная, заставленная вещами комната в гостинице и постоянное присутствие в ней жены, к которой
