Майор произнес это отчетливо, как приказ.
Саянов не оправдывался и не защищался.
– Вы коммунист, капитан-лейтенант, и ваше персональное дело будет разбираться в партийном порядке, но до этого вы должны принять меры, чтобы отыскать сына. Вы можете себе представить, где и с кем теперь ваш мальчик? Советую вам, если потребуется, обратиться к командующему и попросить отпуск.
Саянов, выходя от начальника политотдела, никого не замечал на своем пути. Он налетел на уборщицу, столкнулся вторично с секретарем политотдела и чуть не сбил ее с ног.
Он вышел на улицу и, немного постояв, направился к жене. Он приготовился снова увидеть ее в постели, разбитую горем, в слезах. Угрызение совести и жалость к покинутой женщине постепенно вытеснили прежнее недоброжелательное чувство, полное претензий и упреков. Подходя к дому, он невольно замедлил шаг, стараясь подобрать и продумать подходящие для объяснения слова. «Зачем только она передала в школу дневник!» – подумал он, входя в сени и намериваясь открыть дверь.
Жены не оказалось. Решив подождать ее, он был необыкновенно удивлен уюту и порядку в доме. В кухне все находилось, как раньше, в чистоте и на своих местах. В комнате на круглом столе стояла ваза с яблоками, чистые в вышитых наволочках подушечки лежали на диване. «Вот тебе и убитая горем мать!» – подумал он с облегчением.
Взглянув на себя в зеркало, он решил, что следует переменить костюм, а этот – отгладить; затем вспомнил о белье и сорочках. Освободив чемодан и уложив необходимые вещи, Саянов составил подробный перечень взятого и положил его на видном месте, чтобы заметила жена.
Так и не дождавшись Марии Андреевны, он ушел.
27
Вадик проснулся и, сообразив, что он в вагоне, стал прислушиваться к разговорам: все готовились к выходу. Вадик ощупал карманы, проверив, все ли на месте, особенно табель с отметками и деньги, затем расправил просохшие за ночь рукава пальто, обулся, причесался и протер носовым платком заспанные глаза. Но, чтобы не обращать на себя внимание проводника, он остался на прежнем месте. У него было еще достаточно времени обдумать, что делать дальше.
Он решил прежде всего сходить к тому самому дяде, попросить его помочь устроиться куда-нибудь на работу, если нельзя учиться.
Хорошо бы так, чтобы и работать и учиться, а жить в общежитии. Он знал, что в Одессе есть вечерние школы. «Можно закончить седьмой, а потом – в мореходный техникум»… – рассуждал мальчик.
Как жалел Вадик, что оставил дома свой дневник. Ведь в табеле отметки только за первую четверть, а в дневнике столько пятерок осталось за вторую. «Был бы дневник, может, сразу в мореходный техникум приняли. Хотя бы на какой-нибудь подготовительный курс!» – досадовал он.
Поезд остановился. Вадик, перескакивая через чужие вещи, установленные в проходе, раньше всех выпрыгнул из вагона. Он опять примкнул к группе военных с чемоданами, потом немного отстал от них. Прошел перроном. На выходе снова задержался, будто загляделся и отстал от своих, чтобы не спросили билета. Когда прошли военные, мальчик побежал за ними и так быстро промелькнул мимо контролера, что тот даже головой покачал. Во всем этом пригодились ему наставления Виктора.
Погода в Одессе стояла зимняя, но снегу еще не было. Над деревьями поднималось бледное негреющее солнце. Вадик постоял на тротуаре, вернулся на ступеньки, чтобы лучше разглядеть уголок знакомого города, где он прожил почти год. Перед ним был круглый сквер с обнаженными деревьями. Мимо, покачиваясь на мягких шинах, повернул к остановке голубой троллейбус, потом за сквером прогромыхал трамвай.
Лотошница с аппетитными коричневыми пирожками вывела Вадика из раздумья. Ему захотелось есть, да так сильно, что не хватило десятки, чтобы позавтракать досыта. Но Вадик решил больше не тратиться и отошел от лотошницы.
Он безошибочно отыскал улицу и подъезд в здании, где однажды уже был с родителями.
В канцелярии, через которую надо было пройти, сидела женщина. Она печатала на машинке и, когда Вадик приблизился к двери и хотел постучать в нее, спросила?
– Ты к товарищу Чистову?
– Да, – не совсем уверенно ответил мальчик.
– Он очень занят. Что тебе надо?
Вадик растерялся. Как он мог сказать, что ему надо, если еще не придумал. Он надеялся, что дядя Чистов (теперь он знал его фамилию) лучше разберется в его делах, чем он сам.
– Тебя Алексей Яковлевич знает? – спросила женщина.
Но Вадик еще больше смутился: «Вдруг это не тот дядя?»
– Постучи, возможно, примет, – посоветовала она.
Сняв еще в проходной свою шапку, Вадик остановился у двери и, обрадовавшись, что Чистов – это тот же дядя, громко сказал: «Здравствуйте!» Может быть, ему надо было сказать: «Здравствуйте, дядя Чистов», но Вадик не догадался. Он думал, что его сразу узнают.
– Здравствуй, молодой человек! Что скажешь? – почти не глядя на вошедшего, спрашивал Чистов, торопливо вынимая что-то из шкафа. Рядом на стуле лежали подшитые в папки бумаги. И Вадику показалось, что если даже он начнет разговаривать, то Чистов за делами не услышит его.
– Однако ты не из разговорчивых, – заметил Чистов. – А у меня, видишь ли, сейчас нет времени тобой заняться. Спешу, молодой человек.
И отыскав какую-то бумагу, он стал надевать пальто. Торопливо выпроваживая мальчика и закрывая дверь, он на ходу обратился к машинистке:
– Займитесь, Галина Ивановна, пареньком, узнайте, что ему надо.
Вадик не представлял себе, как можно забыть человека за такой короткий срок! Он уже повернул к
