Федор Игнатьевич, откинув простыню, поднялся с постели, потянулся сперва к полосатой пижаме, но, тут же передумав, начал надевать полотняные брюки. Движения его были торопливы. Не расспрашивая о подробностях болезни, он взглянул на портфель, где, кроме бумаг, лежали стетоскоп и аппарат для измерения кровяного давления.
– Такой мальчик, такой милый ребенок! – приговаривала жена.
– Он же вчера бегал, что с ним случилось? – взяв полотенце, спросил муж.
– Они его в приют отдают!
– Почему в приют? Больного в приют?
– Ах, Феденька, ты ничего не понял! Саянов не хочет жить с женой. Она ждала, что он приедет и поможет ей устроиться с квартирой. Мария Андреевна примирилась с мыслью, что они разойдутся, но он решил отнять ребенка, в приют отдать…
– Ну, Катенька, уволь! Я в таких делах не советчик и не помощник. Что ты, в самом деле, посмешище из меня решила сделать!
И Федор Игнатьевич в сердцах кинул на спинку стула полотенце. Его добрые, уже поблекшие, голубые глаза были полны укора, но жена не замечала этого взгляда.
– Я сама пойду с ним говорить, – грозила она. – Как можно спокойно смотреть на такое безрассудство!
– Уверяю тебя, Катенька, они ничего не сделают. Да и посуди сама, какой смысл Саянову отдавать сына в детский дом, когда он может его в суворовское училище устроить. Ты что-то напутала, матушка.
– Когда мужчина влюблен, он способен на все. Ему хочется скорей избавиться от семьи. А Мария Андреевна измучена. У женщины не хватает сил бороться с ним. Надо понять это!
Екатерина Васильевна натянула на чайник ватный чехол в виде куклы в широкой юбке и, решительно стукнув дверью, вышла.
Воинственный пыл доброй женщины пропал даром: дверь Саяновых была уже на замке.
7
Как ни старался Алексей Яковлевич Чистов упорядочить часы своего приема, посетители бесцеремонно нарушали его график. Они являлись даже вечером, если ему случалось задержаться в кабинете во внеурочное время. И он, наконец, примирился с этим.
На стук в дверь, не отрываясь от работы, Чистов коротко откликался своим глуховатым голосом, разрешая войти. Чтобы посетители не засиживались, он держал для них только один стул.
Мужчина в форме морского офицера с четырьмя звездочками на блестящих погонах оказался не из тех, с кем можно беседовать и листать дела. Он приблизился к столу, представился и сел на единственный стул так прочно, что Чистов невольно подумал: «Этот скоро не уйдет!»
Но вот сквозной ветер ворвался в комнату, зашевелил на столе бумаги, пытаясь разнести их в разные стороны. Чистов, прижимая руками неподшитую переписку, взглянул на дверь: там стояла женщина, а из-за ее спины несмело заглядывал в комнату белокурый мальчик.
– Они с вами? – спросил он моряка.
Получив положительный ответ, Чистов подобрал бумаги, чтобы не разлетелись, и, надежно прижав их мраморной пепельницей окликнул мальчика.
– Принеси-ка, молодой человек, из той комнаты маме стул.
Усадив женщину против моряка, он провел мальчика к открытому окну и еще издали, окинув внимательным взглядом посетителей, сказал:
– Слушаю вас, товарищи.
– Мы к вам, товарищ Чистов, по сугубо личному делу.
Моряк не торопился и попросил разрешения закурить. Достав портсигар, он предложил папиросу Чистову, но тот отказался.
Пока Саянов закуривал и заботливо отыскивал на столе Чистова пепельницу, чтобы положить туда огарок спички, жена и сын не сводили с него глаз.
– Видите ли, – так же не спеша продолжал он, обращаясь к Чистову, – служба вынуждает меня жить с семьей в разных городах, а это начинает сказываться на воспитании нашего сына…
– Вполне понятно! – согласился Чистов, усаживаясь в кресло.
– И вот мы решили поместить его в детский дом… на время, конечно, – поспешил он пояснить, заметив, что жена готова выразить свое возмущение.
– Если я правильно вас понял, товарищ Саянов, то вы решили это вместе с матерью мальчика?
– Нет! – категорически запротестовала Мария Андреевна. – Я не согласна. Я говорила об этом еще дома. Ему надо от нас избавиться… он совершенно не считается со мной… мальчик не виноват… это он во всем виноват…
Женщина так торопилась, словно боялась, что ей не дадут высказаться, и от волнения слова ее теряли связь.
Чистов взглянул на мальчика: тот следил за родителями и мял в руках порыжевшую тюбетейку.
– Сложные у вас, товарищи, обстоятельства! – заметил Чистов.
И, решив прервать этот неуместный при мальчике разговор, он поднялся.
– Как тебя звать, герой? – спросил он подойдя.
