ближайшей выгребной яме. Солдаты жаловались на резь, слабость в ногах и тошноту. Онбаши послал гонца к табибу, должному обитать при казарме, но посланник вернулся ни с чем – лекарь был занят в полку.
Дальше становилось хуже. Боли в животах стали невыносимыми, на лицах караульных проступил пот, тела била дрожь. Сам онбаши тоже чувствовал себя неважно.
В казармах в это время царил сущий кавардак. Эпидемия, которая поразила стражу у ворот, тут, в центре нижней крепости, собрала еще больший урожай. Больше половины солдат уже слегли, коридоры казематов заполнили тугие пары испражнений и блевотины.
Те, кто еще держался на ногах, собрались на плацу. Соображали османы быстро – уже к обеденной молитве ворота казармы распахнулись. Полторы сотни турок, почти все способные стоять на ногах, двинулись на поиски купца Кадри. Прохожие и жители благоразумно убирались с дороги разъяренных осман. Те немногие, кто не успевал, присоединялись к процессии, если были мусульманами, или отправлялись в канаву с перерезанным горлом и вспоротым животом, если носили крест на груди. Солдаты не занимали голову сложными размышлениями.
Не успела орущая толпа добраться до дома купца, как сзади громыхнуло. Здание казармы вспучилось, выросло в размерах и разлетелась, полыхнув огнем и клубами дыма. Это оставшиеся османы решили проверить, что же они такое пили. В подвале оставалось всего две бочки. Добровольцы вытянули их наверх, шатающийся онбаши взмахнул деревянной киянкой, вышибая толстую пробку…
Вспучившийся осколками камня и грязи огненный цветок еще только начал оседать на замерший от ужаса город, как орущая толпа, потрясающая ятаганами и ружьями, ворвалась во двор купеческого дома. Во дворе было пусто. Самые ретивые тут же двинулись на стены, пытаясь взломать окна. Остальные приступили к запертым дверям. Какой-то здоровяк вытащил кувалду и, не мудрствуя, всадил ее в полотно двери. Стальная полоска, в которую он метил, погнулась, но устояла.
Толпа напирала, здоровяк размахнулся снова. На это раз он направил свое оружие в замок.
Громыхнувшее из-за двери пламя вынесло и громилу и топчущихся за его спиной турок. Груда мелких камней, подобно картечи, вылетела из самопального фугаса, проделав в людской массе просеку. Ошметками плоти забрызгало высокий забор почти по грудь.
Рев боли прокатился по толпе, сменившись верещанием раненых. Уцелевшие, ополоумев от страха, устремились к выходу, затаптывая упавших приятелей. Но выйти не успели. Огонек невидимого со двора фитиля добежал до выставленной в окно деревянной чушки. Второй фугас полыхнул прямо в месиво из окровавленных человеческих тел, выворачивая полуоткрытые ворота и разбрасывая останки тех, кто был перед ними.
Когда на воздух взлетело здание казармы, в подвале Кровавой башни, главной цитадели города, началось движение.
Утром служки крепости и подручные купца Кадри занесли сюда почти два десятка бочек пенистого напитка, способного поднять дух уставшего на солнце правоверного мусульманина. Так купцы города отблагодарили своих защитников за спокойствие на дорогах. Планировалось, что днем бозу разольют янычарам, собравшимся поглазеть на казнь гайдуков. Солнце еще радовало население Боки погожими днями, и подарок пришелся кстати.
Охрана на въезде для порядка вскрыла пару верхних бочонков, зачерпнула по кружке пенистой жидкости и отошла в тень караулки. Не дело это для истинного янычара – переносить тяжести, подобно ишакам.
Но и оставлять подарок во дворе не годилось. Боза – капризный продукт. Чтобы напиток не испортился, трое здоровенных рабов купца затащили все бочонки в подвал, поместив напиток на складе у самых тюремных казематов, в прохладе и темноте.
Никто из стороживших площадку янычар не заметил, как с последним бочонком в подвал проскользнул и веселый мастер-пиротехник, с утра доводивший до ума свои творения.
Как только город сотряс гром взрыва, днища двадцати бочонков вылетели под мощными ударами. Два десятка усатых, полузадохнувшихся юнаков вывалились на каменные плиты. Гайдуки растирали затекшие члены, проверяли оружие, молились. В темноте зачиркало огниво.
Дверь заскрежетала, открываясь.
Треск взводимых курков…
Первыми в проеме показались «рабы» купца Еюпа Кадри. Следом – мнимый пиротехник. Они втащили в комнату тело единственного охранника, обязанного стоять на развилке между складом и тюрьмой.
Мертвого янычара быстро раздели, в его униформу облачился один из юнаков. Через пару минут сторож вновь находился на посту.
В развернувшемся на поверхности хаосе исчезнувшего пиротехника, как и «рабов» купца никто не хватился. Дахий, которого ни суматоха в городе ни взрывы не вывели из себя, формировал боевую колонну. Из орты янычар, базирующихся в башне, он отобрал сотню. Этот отряд должен был провести разведку боем и выяснить, что же приключилось внизу. Враг ли штурмует стены, или это просто чья-то неосторожность.
Сам Салы-ага не верил, что противник мог подобраться незаметно, потому и забирал почти всех.
Лишь полусотня янычар во главе с любимчиком дахия, каракулучи Хасаном Тургером, осталась в крепости. Пушки ее должны были следить, чтобы по дороге, ведущей вдоль гор, никто не проскользнул к Херцег-Нови или от него.
Когда топот ушедших янычар затих, двери склада отворились.
9
Я приказал блокировать выход, но не высовываться пока. Главным в этом набеге для меня оставалось спасение жизни брата, и откладывать выполнение этой задачи я не желал.
Двое испуганных сторожей сами подбежали к нам, как только услышали шаги. Только один из них схватился за саблю. Юнаки навалились на турок, сбили с ног и, зажав рот, прирезали. Я сорвал с пояса мертвого охранника ключ. Всего лишь один ключ!
Дверь в коридор казематов отворилась, но сами камеры остались плотно запертыми. Где ключи от них, спросить было не у кого.
Развязав мешок с припасами, выудил пяток плоских лепешек. Каждую уложил на выступающие части замков камер. Поднес огонь.
Мои «отмычки» с треском и искрами выжгли дыры в мореном дереве полотна, обнажив механизмы. Пара ударов прихваченной сверху лавкой, и двери распахнулись.
Карабарис лежал в третьей камере. Жизнь еле теплилась в нем. Тело от пяток до шеи покрывали резаные, рваные раны и синяки. Естественно, он был без сознания.
Вокруг стоял лязг металла. В коридоре нашлись инструменты, и пара гайдуков уже рубила кандалы пленников. Едкий дым от «напалма» лез в легкие, душил тело в кашле. Пора выбираться наверх.
Кроме Бариса еще двое узников не могли двигаться сами – их всех понесли. Остальные освобожденные ковыляли самостоятельно и просили только дать им оружие.
Мы вышли на верхний уровень, к продовольственному складу.
Оставив узников на попечении двух опытных ветеранов, сведущих в лечении ран, я поднялся ко входу в подземелье. Здесь уже собралась большая часть юнаков.
Снаружи хаос постепенно уступал место порядку.
Янычары перезарядили пушки, направленные на узкий серпантин дороги, тянущейся с побережья к Херцег-Нови. Десяток турок сторожило выход в город, остальные равномерно распределились по стенам, высматривая врага.
Их все еще было больше, чем нас.
Я зачиркал огнивом.
Тонкая нить, на которой над площадью повесили праздничные гирлянды, только с виду была обычной. На самом деле внутри скрученной в шнур материи прятался измельченный карбонит, смешанный с крупинками серы. Он горел быстрее привычного тут фитиля.
Огонек, тихо шипя, побежал над головами защитников к положенной у стены связке с шутихами. Одновременно мой лучший стрелок взял на прицел бочку с бозой, оставленную у входа. В этой емкости мастера законопатили второе дно. На боку бочки имелось круглое клеймо, в него и целился юнак.
