Выстрел и два взрыва прозвучали друг за другом.
Гайдуки рванули в дым, стремясь сполна воспользоваться создавшейся суматохой.
Я вел половину отряда в сторону пушек, остальные бежали к воротам.
Решив, что по ним стреляет артиллерия, кто-то из турок пальнул по скалам, чем внес еще большую сумятицу.
Выскочил на двух очумело трясущих головами артиллеристов топчу. Ударил саблей одного. Достал! Второй турок прикрылся банником. Набежавший слева юнак пырнул его кинжалом и дважды припечатал к земле прикладом карабина.
Из клубов дыма на нас вынесло двух окровавленных янычар. Они сжимали в руках ружья, крутя головами и явно недоумевая, что происходит. Сабля повисла на темляке, из пояса выскочил пистоль. Выстрел! Первого турка развернуло и бросило на землю. Второй вместо того, чтобы атаковать, вскрикнул и убежал.
Вокруг рычали, скрежетали, лязгали. Стоны раненых перемежались криками добиваемых и мольбами о помощи и снисхождении. Гайдуки резали ошеломленных и почти сломленных защитников.
Где-то справа послышались окрики на турецком. Уверенные и властные звуки приказов вселили надежду в сломленный дух осман. К командиру побежали солдаты.
Нельзя было дать врагу организовать оборону – слишком мало нас здесь.
Я двинулся на эти звуки, следом подтягивались мои головорезы.
Эту фигуру трудно не узнать!
У стены, окруженный торопливо заряжавшими ружья янычарами, стоял мой старый знакомый – чорбаджи Тургер, Кровавый Хасан!
И вновь, как и в прошлый раз, в моей руке заряженный ствол, а его мысли заняты тем, как организовать своих солдат для достойной обороны.
Наши взгляды встретились – он меня тоже приметил!
Как наседка кидается на орла, когда он угрожает ее цыплятам, так каракулучи прыгнул ко мне. В его руке блестел узкий клинок.
Я вскинул пистоль. Полыхнуло!
Турок на ходу качнулся вбок, уклоняясь, и шагнул ближе, занося кылыч. Я уронил пистоль и выхватил подвешенную на темляке саблю.
Он ударил слета, дважды, серией, метя в голову и плечо. Потом припал к земле, скользнул под моим неуклюжим контрвыпадом и рубанул снизу вверх.
Юнаки за спиной стушевались. Они боялись подстрелить меня. Хитрый осман ловко отгородился от пуль моим же телом.
– Бей их, курвиных детей! – ору первое, что ложиться на язык, пробуждая стрелков от спячки.
Сзади бухнули ружья. Гайдуки все же побоялись подстрелить мне спину – на землю упала парочка рядовых осман.
Хасан еле заметно выдохнул.
Секунды начали тянуться, время замедлилось. Так всегда получается, когда ты подвисаешь на краю, между «есть» и «нет», жизнью и небытием.
Его глаза сузились, кисть пошла вниз, целя острием в незащищенный живот.
Я отвел саблю чуть в сторону, прикрываясь, слегка присел.
Он ударил с оттягом, метя в бедро. Сталь скользнула по боку, кожу обожгло. Под кушаком, по поясу, заструилась теплая кровь.
Я удержался на ногах, хотя и покачнулся. За спиной послышался вздох разочарования, спереди – крики радости. И янычары, и гайдуки следили за поединком вождей.
Каракулучи сдвинулся обратно, в центр, мешая целиться стоявшим за моей спиной стрелкам. Сабля его снова пошла вверх.
Я прыгнул вперед, подымая клинок, ловя падающую молнию.
Сталь выдержала. Удар был хорош, но рука еще не утратила силы. Мы оказались лицом к лицу, на расстоянии двух ладоней. Я даже рассмотрел триумф и радость в чужих глазах. Он довернул кисть, и моя правая рука с саблей отлетела в сторону.
Тургер бил с замаха, наискось. И не довел.
Узкий, тонкий стилет
В глазах каракулучи мелькнул ужас.
Я ткнул гардой сабли в ненавистное лицо турка и смачно рубанул по открывшейся шее. На брусчатку площади хлынула яркая, неестественно яркая кровь. Он рухнул.
Время дрогнуло, следом колыхнулось в груди сердце, разгоняя запоздалый адреналин. Застывшая кругом картинка мигнула и понеслась чехардой безумной схватки.
Османы взвыли, бросаясь к телу. В лицо им грянул слаженный залп. Выживших тут же покрошили саблями.
По всей Площади Гнева защитники бросали оружие и молили о пощаде. По моей ноге текла и текла горячая, липкая кровь.
В глазах поплыло, но меня успели подхватить.
10
– Арамбаши, арамбаши…
Чья-та хамская рука трясла меня, вытягивая из блаженства в верещащий, стонущий, ойкающий мир.
Я зажмурился сильнее, постарался ухватить кончик прекрасного видения.
– Арамбаши!
– Что?!!
Бедро перехвачено жгутом. Нога слегка онемела, слушается, но отзывается неприятным жжением. В ушах звенит и слегка покачивает. Видимо, потерял много крови.
Я когда-нибудь здесь буду полностью здоровым?!
Напротив топчется незнакомый гайдук.
Осматриваюсь.
Ребята вырезали остатки гарнизона. Трупы янычар сложили в угол, подальше от входа. Пленных не видно – их или порубали под горячую руку или упрятали в свободные камеры.
Многие тела уже расхристанны, значит, дело дошло до сбора трофеев. Сами победители перетягивают к разломанным воротам лавки амфитеатра – строят баррикаду. Долго же я провалялся!
– Что?!
Гайдук волнуется:
– Харистеас спрашивает, где обещанные солдаты? Ему надоело сторожить форт, когда другие потрошат пояса!
Харистеас – один из союзных арамбаши. Он уже в Херцег-Нови. Значит, четники ударили вовремя. Это хорошо!
Я встал, опершись на руку подбежавшего молодца, дошел до крепостной стены и глянул на раскинувшийся внизу город.
Херцег-Нови пылал. Горели дома, выходившие к порту и казарме. Самого здания казармы не было.
Вгляделся в море… Русских фрегатов все не видно! Только к проливу торопливо отходят сбежавшие из
