Дьявол и господь бог

епископ, городской совет, богачи. Они хотят сдать город врагу, потому что боятся вас. А кто после сдачи заплатит за все? Вы! Всегда платите вы. Вставайте же, братья! Вперед! Нужно убивать, если хотите, чтоб настало царствие небесное.

Шум в народе.

Богатый горожанин (своей жене). Уйдем отсюда!

Другой богатый горожанин (своему сыну). Скорей! Запрем лавку на замок, укроемся в своем доме.

Епископ. Господи, ты свидетель — я сделал все для спасения народа. Во имя славы твоей умру без колебаний, ибо знаю, гнев твой обрушится на Вормс и разнесет его в прах.

Насти. Этот старик готов сожрать вас живыми. Откуда столько. силы в его голосе? Ясно — он жрет вволю. Откройте его закрома, найдете там столько зерна, что целому полку хватит на полгода.

Епископ (кричит). Ты лжешь! Мои закрома пусты, ты это знаешь.

Насти. Взгляните сами, братья, взгляните! Неужто вы поверите ему на слово?

Богатые горожане поспешно спасаются бегством. Бедняки остаются с Насти. Генрих приближается к Насти.

Чего ты хочешь от меня?

Генрих. Ты же знаешь, что закрома пусты! Ты знаешь, что он живет впроголодь, отдавая последнее беднякам!

Насти. Ты за нас или против нас?

Генрих. За вас — когда вы страдаете, против — когда вы хотите пролить кровь церкви.

Насти. Ты за нас, когда нас убивают; против нас, когда мы начинаем защищаться.

Генрих. Я принадлежу церкви, Насти.

Насти. Ломайте двери!

Люди наваливаются на дверь. Епископ молча молится.

Генрих (кидается к двери). Пусть прежде убьют меня...

Человек из народа. Убить тебя? Зачем?

Генриха отталкивают и швыряют на землю.

Генрих. Вы ударили меня. Я любил вас больше собственной души, а вы меня бьете. (Он поднимается и идет к Насти.) Только не трогайте епископа, Насти. Только не трогайте епископа! Убей меня, если хочешь, только не епископа.

Насти. Почему? Он морит голодом народ.

Генрих. Ты знаешь, что это ложь. Ты это знаешь. Ты хочешь освободить своих братьев от гнета и лжи, почему же сам начинаешь с обмана?

Насти. Я никогда не лгу.

Генрих. Ты лжешь, нет в его закромах зерна.

Насти. Все равно! Есть золото, есть драгоценные камни в церквах. Всех, кто подох с голоду у подножия мраморных распятий и мадонн из слоновой кости, всех убил он.

Генрих. Это совсем другое дело. Может, это не ложь, но и правды тут нет.

Насти. Твоей в том правды нет, а наша есть. Господь любит бедняков, и наша правда станет его правдой в судный день.

Генрих. Предоставь ему судить епископа, только не проливай кровь церкви!

Насти. У меня одна лишь церковь — все люди на земле.

Генрих. Люди? Значит, христиане, соединенные любовью. Ты же хочешь освятить свой храм кровопролитием.

Насти. Еще рано любить. Право на любовь мы завоюем кровью.

Генрих. Бог запретил насилие, оно ненавистно ему.

Насти. Ну, а как же ад? По-твоему, грешников не насилуют?

Генрих. Господь сказал: взявший меч...

Насти. ...от меча и погибнет... Что ж, мы погибнем от меча. Все погибнем, но наши сыновья увидят царство божие на земле. Уйди! Ты не лучше других.

Генрих. Насти! Почему вы меня не любите? Что я вам сделал?

Насти. Ты поп, а поп останется попом, что бы ни делал.

Генрих. Я ваш. Бедняк и сын бедняка.

Насти. Что ж, значит, ты предатель, только и всего.

Генрих. Они взломали дверь!

Дверь подалась, и люди ворвались в замок.

(Бросился на колени.) Господи, если ты еще любишь людей, если ты еще не отвернулся от них, воспротивься этому убийству!

Епископ. Мне не нужны твои молитвы, Генрих. Прощаю всех вас, не ведающих, что творите. А тебя, богоотступник, проклинаю!

Генрих. О! (Падает ниц.)

Епископ. Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

На него кидаются с кулаками, он падает.

Насти (Шмидту). Что ж, пусть теперь попробуют сдать город.

Человек из народа (показываясь в дверях). В закромах не было зерна.

Насти. Значит, они спрятали его в монастыре.

Человек (кричит). В монастырь! В монастырь!

Голоса в толпе. В монастырь!

— В монастырь.

Насти (Шмидту). Этой ночью я попытаюсь пробраться сквозь осаду.

Они уходят. Генрих подымается на ноги, оглядывается по сторонам. Теперь он остался один с пророком. Он замечает лежащего на балконе епископа, который глядит на него широко открытыми глазами. Генрих хочет войти в замок, епископ подымает руку, чтобы оттолкнуть его.

Генрих. Я не войду в замок, опусти свою руку. Если ты еще жив, и можешь простить меня — ярости. Злоба — великий грех. Земную злобу оставь здесь, на земле. Умирать надо легко.

Епископ пытается говорить.

Что?

Епископ смеется.

Предатель? Ну да, конечно. Ты ведь слышал, они тоже зовут меня предателем. Скажи мне, как это я только ухитрился предать всех за раз?

Епископ продолжает смеяться.

Отчего ты смеешься, ну отчего? (Пауза.) Они избили меня. А я любил их. Господи! Как я любил их! (Пауза.) Я любил их, но лгал им. Я лгал им своим молчанием. Я молчал! Я молчал! Я замкнул уста, стиснул зубы. Они мерли как мухи, а я молчал. Когда им нужен был хлеб, я нес им распятие. Ты думаешь, распятие съедобно? Ну опусти же руку, мы — соучастники. Я хотел жить их бедностью, страдать вместе с ними от холода, мучиться их голодом, а они все равно умирали. Выходит, я предавал их на свой лад — убеждал их, будто церковь бедна. Теперь ими овладело бешенство, теперь они убивают. Они погибли. Им не видать ничего, кроме ада, и в этой, и в той жизни.