– Угу, – откликнулась она.
Сколько ей может быть? Семнадцать, а то и того меньше. Почти не была накрашена, только ресницы, и под глазами немного фиолетовых теней. Впрочем, может быть, тени – это и не грим. За столом воцарилась гнетущая тишина, и Пилат обиженно поднялся:
– Ну ладно, мы пошли назад.
Он по-хозяйски обхватил девушку за плечи и увел к своему редеющему кружку. Богунка хмуро уткнулась в пустую рюмку.
– Закажем еще? – Славик залихватски щелкнул пальцами: – Пани Махачкова, повторите, пожалуйста…
Но пани Махачкова не отреагировала, и главный редактор отправился к стойке сам.
– Ты же знаешь, – сказал Томаш, – какой это идиот. Чего ты с ним связался?
– Пошел ты…
– Идиот, – повторил Том, – и перед этим идиотом тебе не надо… тебе нет нужды, – поправился Том, – выставлять свои комплексы. Ты свое дело знаешь и играешь в высшей лиге – так откуда комплексы?
– Ты это о скрипке? – спросил я.
– Черта с два, – возмутился Том, – я говорю о твоих текстах!
– Ах, вот ты о чем!
– Именно, – сказал Том, – ну подумай, зачем тебе позволять доить себя?
– Ну да, наверное, ты прав. Может, из-за Зузаны… Сентиментальным стал…
– Пилат… – ухмыльнулся Гертнер, – послушай, да ведь он ничтожество!
– Пилат?
– Примитив, – сказал Том, – и если ребята думают, что он заменит Зузану…
– Похоже на то, – сказал я, – бьюсь об заклад, что так они и думают. Бонди-то уж наверняка, – улыбнулся я Добешу, который делал вид, что не слушает, но слушал. И чертовски внимательно.
– Да что такое Пилат в этой большой игре? Обычная шпана!
Богунка лениво перегнулась через стол, – как и Добеш, она все слышала, – и ее руки, которые чертили в воздухе какие-то замысловатые фигуры, вдруг сомкнулись перед глазами Тома:
– А ты кто такой?
. – Я? – удивился Томаш.
– Вы, пан Гертнер.
Ее супруг, главный редактор Славик, все еще вел переговоры с пани Махачковой. Барменша как раз соизволила им заняться, когда Богунка острыми когтями вцепилась Тому в шевелюру.
– Разумеется вы, пан Гертнер. Кто ты такой? – ледяным голосом повторила Богунка. В ее тоне не было ни капли легкомысленного кокетства, только трезвая, холодная ярость, о причине которой мне оставалось лишь догадываться.
– Я? – совершенно оторопел Том.
А догадаться мне позволяла замеченная под столом возня. Так что я мог ничему не удивляться.
– Ты…
– Ну, вот нам уже и несут… – воскликнул внимательно слушавший их диалог Добеш. Это предостережение оказалось весьма кстати. Если не для Тома, который лишь испуганно оглядывался, то, несомненно, для Богунки. Второпях она еще успела послать Славику улыбку. Лучезарная улыбка всепрощающему мужу. Спасибо, милый!
– Ты…
За долю секунды до этого Богунка отдернула руки от лица Тома, и пани Махачкова смогла спокойно поставить перед нами новые стаканы.
– На сон грядущий, – сказал Славик.
– Будем здоровы, – поднял свой стакан Добеш.
Конечно, я был на стороне этих двоих. Добеша и Славика. Нормальные люди.
– Что я? – сказал Том.
– Ты… – прыснула со смеху Богунка.
– Ну?!
Хотя мы, нормальные, составляли большинство, нам не оставалось ничего иного, как наблюдать за этими двоими.
– Ты суслик!
Богунка захлебывалась от смеха. Славик встряхнул ее:
– Хватит, Бодя!
Он повернулся к Томашу.
