– А что она обычно носила дома?
Я не понимал, куда клонит Геда.
– Послушай, – сказала моя бывшая жена, – вот в чем, к примеру, ты пришел к ней?
Теперь я просто ничего не понимал.
– В обычном костюме. Синем в полоску.
– А сейчас на тебе свитер и старые джинсы, – критически оглядела меня Геда, – и, насколько я тебя знаю, так ты чаще всего и ходишь.
– Ну и что?
Разговор о моем скудном гардеробе и неумении одеваться, как подобает элегантному мужчине, казался мне бессмысленным.
– Почему ты надел тогда синий костюм?
– В смысле выходной?
– Да.
– Но мы же договорились торжественно отметить расставание, – произнес я невесело.
– Ага, – сказала Геда, – так что маловероятно, чтобы Зузана намеревалась составить тебе компанию в том, что на ней было: в джинсах с бабочками.
До меня начинало доходить. Геда с удовольствием убеждала себя, что она в свои тридцать, на мой взгляд, вполне еще юных лет – зрелая, опытная женщина, и одной из многих черт, которые она не переносила в Зузане, было чрезмерное внимание потенциального Золотого Соловья не только к своей внешности, но и к тряпкам. В течение одного концерта Зузанка могла, не колеблясь, хоть четырежды сменить наряд, и благодаря портнихам у нее не было проблемы свободного времени.
Нет, маловероятно, чтобы Зузанка собиралась принимать меня в том, в чем я ее нашел. Так она одевалась, только когда бывала одна. Мне вспомнился достаточно типичный случай. Как-то к ней заявились пионерки откуда-то из-под Праги. Мол, не споет ли она у них на новогоднем вечере. Две испуганные девчушки с альбомами под мышкой. Я говорил с ними в передней, и Зузана крикнула мне:
– Попроси подождать.
Я усадил их на кухне, поставил чайник, а вскоре Зузана позвала нас в комнату. Девчонки глаз от нее не могли оторвать, и Зузане это явно льстило. Великолепное платье (а минуту назад – джинсы и растянутый свитер), на левом виске цветок в распущенных волосах (а минуту назад – хвостик, стянутый резинкой). Она играла, и это доставляло ей наслаждение. Мне это не мешало. Она обожала эффекты. И случайности, которые, впрочем, всегда тщательно готовила. Причем последние приводили ее просто в восторг. Хотя у нее все дни были расписаны (да и как иначе перед Рождеством), она пообещала пионеркам, что приедет к ним и споет. И, естественно, обещание свое выполнила. Подобные обещания Зузанка выполняла всегда. Почему? Наверное, ради сияющих глаз, которые таращили на нее эти тринадцатилетние девчушки. Она говаривала, что у нее романтическая натура, всячески подчеркивала это в газетных интервью, любила, когда ее снимали с плюшевым медвежонком.
Нет, маловероятно, чтобы Зузанка Черная собиралась принимать меня в том, в чем я ее нашел. Предстоял наш последний вечер вдвоем. Незабываемый для обоих. Для каждого по-своему. Она наверняка хотела, чтобы в моей памяти остались блестящие серьги, строгий покрой вечернего платья, тихая музыка – ни в коем случае не поп, скорее Вивальди. Так примерно представляла себе Зузанка наше прощание.
– Так что же? – спросила Геда.
– Я тебя понял, – кивнул я. – Из «Беседы» она должна была вернуться довольно рано, дома никого. И тот, кто пришел, мог быть только хорошим знакомым. Случайные посетители отпадают.
– Либо этот кто-то был с ней все время, – сказала Геда.
– Тогда это опять-таки Бонди.
– Или любой другой хороший знакомый, исключая тебя.
– Да уж, – сказал я, – меня, пожалуйста, исключи.
– А это, я думаю, милиция выяснит, так что совершенно излишне звонить капитану.
– Добеш, Бонди, кто-то из ансамбля, – считал я на пальцах, не упоминая на всякий случай Колду, – наверняка кто-нибудь из них.
– Посмотрим, – сказала Геда.
– Завтра ребят обязательно допросят.
– Вот видишь. Можешь не волноваться.
Кофейная гуща на дне чашки покрылась трещинами и стала похожа на миниатюрное торфяное болото.
– Хочешь чего-нибудь выпить? Может, включить музыку? – ободряюще спросила Геда.
Я кивнул. Она поднялась с кожаного мешка, который испустил душераздирающий стон, и включила проигрыватель. Это был Джимми Хендрикс. Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
– Что-то знакомое. Как это называется?
Геда взяла конверт:
– «In from the storm», то есть «Возвращение из бури».
– Точно, – сказал я, – точно.
Я слушал музыку и, прищурив глаза, наблюдал за Гедой. Моя бывшая жена напряженно размышляла, и
