шикарную квартиру и открыв ей неограниченный кредит в салоне Джорджио и Джорджетты Клингер на знаменитой Родео-драйв в Беверли-Хиллз. Используя свое влияние в некоторых студиях, которые поддерживал, Макс обеспечил ей несколько ролей в фильмах, и, поскольку Ники была не лучше и не хуже, чем большинство актрис, пришедших в кино из модельного бизнеса, она вполне прилично зарабатывала.
Решение прийти сегодня в этот маленький театр было в какой-то степени принято им ради Ники, хотя любовница об этом не догадывалась. Билл Хардгров, мэр города, который стал относиться к нему и его окружению, как к членам королевской семьи, с тех самых пор как компания «Прэгер» купила «Микроэлектроникс», пригласил Макса и Джада в театр на последнее представление нашумевшего спектакля. Поскольку Ники как раз была в городе, Макс согласился, и все трое прилетели сюда из Нью-Йорка на его реактивном самолете.
Самобытная пьеса «Нанял самого себя» вышла из-под пера молодого местного драматурга, подававшего большие надежды. Судя по тому, с каким восторгом ее приняла публика, этот парень вполне мог попасть на Бродвей. Он мог бы написать роль специально для Ники – и это была основная причина того, почему Макс привез подругу на спектакль.
Как бы он ни наслаждался ее компанией, за последние два месяца что-то Ники стала относиться к нему как собственница, явно была настроена на замужество, хотя прекрасно знала, что у Макса нет намерения разводиться с женой и становиться «приходящим» отцом для своей десятилетней дочери.
Ники, казалось бы, сначала все поняла правильно, но за прошедшие несколько недель резко изменилась. Оставалось надеяться, что ведущая роль даже в маленьком театре Нью-Джерси воскресит ее мечту о театральной карьере и отвлечет от мыслей о замужестве.
Макс снова наклонился к другу:
– Послушай, Джад, сделай одолжение, скажи Хардгрову, что мы, пожалуй, останемся на банкет после спектакля. Нет никакого смысла откладывать, если я могу сегодня же заключить сделку с Карен Маерсон.
– А как же твоя встреча с Роном Эпплгартом?
– Я позвоню ему в антракте. Не особенно-то мне и нужно покупать сейчас его имение – слишком много запросил.
Джад улыбнулся:
– У Хардгрова будет разрыв сердца. Подозреваю, что он уже заготовил счет и проставил в нем твою фамилию, – может, даже выгравировал ее золотом.
Макс смотрел, как Карен спускается со сцены.
– Если я когда-нибудь решу купить имение Эпплгарта, то ни Хардгров, ни «Карлейль-банк» не будут к этому иметь никакого отношения. А теперь сотри с его лица самодовольную улыбку, – добавил Макс, не сомневаясь в том, что адвокат тоже недолюбливает хэддонфилдского мэра.
Конечно, Макс слишком хорошо воспитан, чтобы обращать внимание на других женщин в ее присутствии. Но на этот раз что-то изменилось. Ники видела, как он смотрел на эту рыжую, когда та проходила мимо, а потом произносила свою глупую речь о драматурге.
Длинные ногти Ники впились ей в кожу. Мало того, что она никак не может уговорить его развестись с пустоголовой женой, так теперь еще придется волноваться из-за какой-то там неотесанной деревенщины!
– Куда пошел Джад? – спросила она.
Макс погладил ей руку.
– По моему поручению. Не бойся – ничего такого, что могло бы обеспокоить твою хорошенькую головку.
Кого, черт подери, он хочет одурачить? Будто Ники не о чем беспокоиться! Ей уже тридцать девять лет, а у нее практически ни гроша за душой. Всеми ролями в кино, которые получила за последний год, она обязана только Максу и его связям.
Да, конечно, она сколотила себе состояние, когда была моделью. Но промотала его почти так же быстро, как и заработала, – уверенная в том, что будет следующий контракт и следующий щедрый гонорар. Однажды Ники заметила, что количество ее фотографий в журналах начало стремительно уменьшаться. Под напором модных веяний, рекламировавших «молодой и естественный образ», кутюрье всего мира внезапно затосковали по долговязым плоскогрудым пятнадцатилетним подросткам с торчащими от перманента волосами и широкими белозубыми улыбками. Что же касается выгодных контрактов в кино, на которые могли рассчитывать модели ее уровня, то их просто не было.
Ники увидела, что адвокат вернулся на свое место, и, расправив шелковую шаль на своем белом трикотажном комбинезоне от Нормы Камали, так чтобы она элегантно, спадала с плеч, прижалась к Максу, размышляя о том, как было бы хорошо не возвращаться в Лос-Анджелес сразу после спектакля. Но на завтра назначена запись фрагмента для нового шоу, и надо иметь немного времени в запасе, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок в салоне красоты, а уж потом идти в студию.
Спектакль закончился, Джек ушел домой праздновать день рождения жены, а Карен присоединилась к своим гостям, приглашенным на ужин, который устраивался за кулисами каждый раз после спектакля. Билл Хардгров, глава города и банкир, был уже здесь и, представляя приехавших из Нью-Йорка, демонстрировал свою несколько хвастливую, но неизменно очаровательную манеру поведения.
Человек, которого Билл представлял актерам, был примерно пяти футов десяти дюймов росту, широкоплеч и красив грубой мужской красотой. Его темные густые волнистые волосы были слегка тронуты сединой, темные глаза, казалось, не упускали из поля зрения ни одной детали даже во время разговора.
Высокую женщину в сногсшибательном, с очень глубоким вырезом белом комбинезоне, стоявшую рядом с ним, узнать было совсем не трудно: Ники Уэлш, одна из популярнейших манекенщиц Америки, чьи фотографии чаще других появлялись в «Харперз-базар». Ее белокожая безупречная красота навевала воспоминания о кинозвездах тридцатых годов, а фигура откровенно притягивала к себе взгляды всех мужчин и женщин.
Неожиданно блондинка посмотрела на нее. Их взгляды встретились, и Карен почувствовала, как по спине пробежал холодок. В том, как эта женщина прищурила свои миндалевидные голубые глаза, было что-
