мере в зимнее время.
Ойва Юнтунен выключил радио, У него стало нехорошо на душе. С другой стороны, бабулька такая приятная. Но ее обязательно нужно было вывезти из тайги. Как бы старуха в этих условиях выжила?
Ойва Юнтунен разглядывал свое жилье. Никаких лишений здесь, конечно, никто не испытывал. Майор Ремес позаботился обо всех современных удобствах. Здесь имелись электрический свет, хорошая кухня, мягкие кровати, стереомузыка и камин. Однако все упиралось в официальную сторону дела. Наска сбежала из дома престарелых, а здесь лиц вне закона и без нее было достаточно.
Внезапно Ойва Юнтунен почувствовал зависть к Наске Мошникофф. Женщине повезло скрыться бесследно, ее официально объявили пропавшей без вести.
'Поиски прекращены по причине безрезультатности'. За такое заключение Ойва Юнтунен готов был заплатить хоть миллион марок. Однако мир был просто-напросто несправедлив: дряхлая старуха, у которой не должно быть жизненно важной причины бежать, скрылась в тайге и была тотчас же объявлена пропавшей без вести, в то время как он, молодой и богатый преступник, вынужден скрываться бог знает сколько времени от полиции и этого чертова Сииры.
'Кому пироги да пышки, а кому синяки да шишки', – с горечью подумал Ойва Юнтунен.
Теперь, когда майора Ремеса не было, Ойва Юнтунен решил перенести свой клад из брошенной лисьей норы в барак. Зимой Ремес легко мог бы найти золото, стоило ему только пройти по следам Ойвы Юнтунена до захоронки.
Ойва Юнтунен взял с собой лопату и пошел к лисьей норе. Земля была промерзшей, так что прошло полдня, прежде чем тяжелые слитки были перенесены в барак. Ойва Юнтунен напряженно думал, где же устроить новый тайник. На чердаке золото прятать было страшновато, также в дровянике и сарае, не говоря уже о бане или конюшне. Правда, под камнями банной каменки Ремесу никогда бы не пришло в голову искать золото, однако Ойва Юнтунен отказался от этой идеи, потому что боялся, как бы драгоценные слитки не расплавились, если майор натопит баню как следует. В итоге Ойва решил утопить слитки в колодце лесопункта. Оттуда Ремес не смог бы их выудить. Ойва Юнтунен обмотал каждый слиток проволокой и опустил их на проволоке на дно колодца. Теперь, когда понадобится золото, достаточно лишь потянуть за проволоку и клад окажется в руках. Конечно, появились бы следы, ведущие к колодцу, поэтому Ойва Юнтунен решил впредь время от времени ходить к колодцу за водой. Так майор Ремес ничего не заподозрил бы.
Это был настоящий золотой колодец.
Спрятав золото, Ойва Юнтунен вернулся в дом. Он отрезал себе салями на завтрак и плюхнулся на кровать. Было такое чувство, что жизнь опять вошла в накатанную колею.
Однако когда в голову полезли мысли о низенькой старой саамке, Ойве Юнтунену стало не по себе. Ему казалось, что он сделал что-то преступное, выгнав старуху с лесопункта.
– Могла бы эта Наска тут быть...
За размышлениями он не заметил, как съел колбасу. Ему захотелось еще. Поскольку Ремеса не было на месте, пришлось Ойве самому нарезать салями.
Глава 5
С покрасневшими ушами Ремес выслушивал все, что выкрикивала сидевшая в санях старуха саамка. На дворе потеплело, снег лежал толстым слоем, и хотя старуха была худой, сани казались неподъемными. До Пулью оставалось где-то километров десять.
'Да, веселенькая прогулка', – подумал Ремес, когда кот сбежал в первый раз.
В действительности Наска намеренно выпустила кота из рук, ибо ее 'коняга' иначе не остановился бы. Она швырнула кота в сугроб и затем со слезами сказала майору Ремесу, что даже ему, который так жестоко обращается с несчастной женщиной и силком везет ее, связанную, как арестантку, к людям, грех оставлять божью тварь мерзнуть в снегу.
Ремес добрел до кота и попытался взять его на руки. Кот был настолько напуган всеми этими криками и шумом, что оставил на почерневшей майорской физиономии несколько приличных кровавых царапин. Майор принес шипящее создание обратно в сани и отправился в путь, таща за собой тяжелый и постылый груз.
Однако тут же кот опять полетел в сторону леса. Майору вновь пришлось его спасать. Он пытался рукавицей гладить животное по взъерошенной шерсти, однако котяра этого не оценил, а напротив, всячески вырывался, неважно, лучше или хуже поступал майор.
Когда кот сбежал в пятый раз, майор сделал перерыв. Он был мокрый от пота, в ушах шумело от воплей Наски, а по лицу текла кровь. Хорошо еще, что смог прикурить сигарету, так руки дрожали от усилий и досады.
– Ты – военный! Я так и знала, – бросила ему Наска. Ремес кивнул.
– Я майор, командир батальона, собственно говоря.
Наска Мошникофф начала безудержно плакать. Она прямо-таки выкручивалась наизнанку, так что веревки, которыми она была привязана к копыльям саней, натирали ее и без того слабое тело. Майор не мог больше слушать душераздирающие причитания. Он успокоил ее: мол, ничего в этом страшного, всего лишь едем в село. Однако Наска рыдала, словно приговоренная к смерти.
– Так же те солдаты привязали Киурели к волокуше. Сначала избили, а затем привязали, а два солдата сидели на нем, когда его уводили. Там и остался на веки вечные!
Старуха вопила как оглашенная. Наконец и майор вышел из себя. Если в батальоне какой-либо малодушный солдат во время трудных занятий начинал плакать, майор Ремес мог осушить его слезы кулаком. Здесь же ситуация была посложнее. Майор попросил Наску рассказать о Киурели поподробнее. Может быть, полегчает.
История Киурели во всей своей безутешности произвела на майора глубокое впечатление. Ему стало жалко несчастную старуху. Ремес развязал веревки, развел около саней костер и предложил своей пленнице бутерброды. Наска перестала плакать, растерла онемевшее от веревок тело, позвала Ермака на руки. В тепле костра, поедая бутерброды, она вела свою повесть о прежней жизни в Суонъйели, такой свободной и прекрасной.
После того как Киурели увели, жизнь стала тяжелой.
А затем начались те последние войны. Православные саамы были эвакуированы в Норвегию и Швецию, а затем в Севеттиярви. Красота была жить в Севеттиярви, но тут пришли эти финские господа и ее арестовали. А теперь опять силком увозят. Нетрудно такую старуху по лесам таскать! Если бы Наска была помоложе, то ее так не волочили бы.
– Попробуйте и меня понять, – пытался разрядить обстановку Ремес.
Наска понять не пыталась. По ее мнению, с ней поступили в высшей степени несправедливо. Увезли, привезли под белы руки, привязанную, хорошо еще, что не поколотили...
Когда костер догорел, майор Ремес попросил Наску сесть в сани, чтобы можно было продолжить путь. Всего лишь до Сиеттелесельки добрались, а времени уже полдень. Нужно было остаток пути пройти в быстром темпе, чтобы к ночи добраться до Пулью.
– Бабуля, сядьте в сани, добром вас прошу, – обратился майор к Наске. – И кота своего заберите. И больше не давайте ему убегать.
Однако Наска швырнула Ермака далеко в сугроб. Расставив ноги, она начала сопротивляться.
– Я буду кусаться, если ты подойдешь с этими веревками!
Бравый майор сдался. Он добрел до кота, принес его обратно Наске и со вздохом уселся на край саней. Наска уселась рядом, решительно сжав губы.
– Хотя вы и избили Киурели и увезли, однако теперь вы имеете дело со старухой, которой не так просто помыкать, – заявила она Ремесу.
Сдавшись, майор подумал, что такой 'груз' просто-напросто не довезти до места. Будь его воля, он бы оставил бабку при себе в Куопсуваре. Но что бы на это сказал Ойва Юнтунен? Майор объяснил Наске, что лично он не поддерживает ее высылку, но так велел его начальник, Ойва Юнтунен. И у господина есть свой
