Смеляков перерезал шпагат, взломал сургучные печати. Внутри оказалась голубая папка с научными журналами на английском языке, с вырезками и толстыми ротаторными брошюрами. Сверху этих материалов лежало отпечатанное на машинке с мелким шрифтом письмо.
«Дорогой сэр! — прочёл Смеляков и усмехнулся. Непривычное обращение резануло слух. — Возможно, Вы сочтёте мой поступок экстравагантным, к Вам обращается совершенно незнакомый человек. Надеюсь, я, как Ваш коллега, имею моральное право написать Вам это письмо. Дело в том, что вот уже много лет по материалам русской научной периодики я слежу за Вашей деятельностью учёного, за Вашими работами, в частности, в области теории энергетической инверсии. Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам своё восхищение и уважение. Смелость и новизна Ваших идей не может не вдохновлять на научный поиск.
Буду признательна, если Вы найдете время ответить на моё письмо и немного расскажете о себе и о том, чем Вы занимаетесь в настоящее время. Но я совсем забыла представиться: меня зовут Пэт Бувье. Мне двадцать семь лет. Я окончила технологический институт в Лондоне и сейчас работаю в лаборатории металлургических исследований в пригороде столицы.
С этим письмом посылаю некоторые материалы нашей лаборатории. Надеюсь, что они Вас заинтересуют.
Смеляков медленно сложил письмо. Странно! Неужели действительно кто-то интересуется его работами! Да ещё где — в Лондоне! Может быть, это розыгрыш, шутка друзей? Смеляков ещё раз изучил штампы на конверте. Нет, всё верно. Пункт отправления бандероли — Лондон. Соединённое Королевство. Вот уж не думал, что на Британских островах у него найдутся поклонники! Да ещё женщина! Странно! Женщина — учёный-металлург! Молодая — всего двадцать семь. Надо ответить, обязательно. Смеляков сделал пометку в настольном календаре: «Написать письмо в Лондон», опустился в кресло и принялся листать присланные материалы.
Здесь были размноженные на ротаторе годовые отчёты лаборатории, описание опытов, вырезки из журналов. Смеляков углубился в чтение. Он не слышал, как вошла жена и поставила чай. Читал он, наверное, часа полтора. И, закрыв последнюю страницу, был разочарован. Ничего нового — все эти опыты, идеи, предложения уже устарели. «Неужели, — думал он, прохаживаясь по кабинету, — англичанка так наивна, что вообразила себе, будто присланные ею материалы могут меня заинтересовать! Или действительно в области жаропрочных сплавов они так сильно отстали от нас? Во всяком случае надо поблагодарить за внимание».
В этот вечер Смеляков долго ворочался, не в силах уснуть. Чем больше он думал о письме, тем более странным оно ему казалось. Ночью ему приснился Лондон, почему-то очень похожий на Рим, где Смелякову приходилось бывать. Он карабкался по стенам Колизея, падал, бежал от кого-то, кого-то он очень боялся и бежать не мог: ноги казались ватными, бессильными…
На следующий день, едва он вошёл в свой рабочий кабинет, как зазвонил телефон. В трубке раздался хорошо знакомый голос академика с мировым именем. Когда-то в институте Смеляков слушал его лекции. С тех лор у них установились не очень близкие, но достаточно прочные отношения.
После короткого обмена приветствиями академик сказал:
— Роман Алексеевич! Не хотели бы вы поехать в Лондон?
— В Лондон? — удивился Смеляков, вспомнив о вчерашнем письме и поражённый странным совпадением.
— Да, в Лондон… А что?
— Нет, ничего. А с какой целью? Надеюсь, не туристом?
— Нет, конечно. На конгресс. Научное общество приглашает тебя на конгресс учёных- металлургов.
— Это, надо думать, большая честь, Константин Николаевич? — засмеялся Смеляков. А про себя подумал: «И что случилось с англичанами? Почему их так заинтересовала моя скромная персона?»
— Ещё бы! Ты, кстати, не был в Лондоне?
— Нет, не довелось.
— Красивый город. Ну так как? Что ответить твоим английским коллегам?
Смеляков подумал, что на конгресс соберутся ученые со всего мира. Послушать над чем работают его коллеги разве это неинтересно? И потом полезно. И для себя, и для института. Кроме того, ему не мешает немного отдохнуть.
— Что же, Константин Николаевич! Я согласен…
— Ну и прекрасно! Недельки через две готовься к отъезду.
Смеляков положил трубку. Наверное, он должен радоваться. Впереди интересные встречи, новый незнакомый город, о котором он столько читал. Лондон! Пикадилли серкус, Оксфорд-стрит, памятник Нельсону… Гайд-парк. Есть возможность всё это увидеть собственными глазами. В конце концов оба письма из Англии — ведь это доказательство признания, международной известности. Но что-то всё-таки мешало Смелякову наслаждаться приятными известиями. Что-то вроде тайного недовольства собой или душевного неуюта.
Чтобы как-то заглушить это чувство, он позвонил жене.
— Видимо, через несколько дней полечу в Лондон.
— Так это прекрасно! Поздравляю! Но ты вроде бы не рад?
— Нет, почему же…
— А я рада за тебя. Надеюсь, ты не забудешь привезти мне французскую помаду?
«По-моему, ты рада за себя», — подумал Смеляков и не попрощавшись с женой, положил трубку.
После этого разговора на душе стало ещё тоскливее.
Глава пятнадцатая
Подозрение
Все последние дни Лидия Павловна находилась в состоянии крайнего возбуждения. После разговора в кабинете Рублёва она вдруг со всей очевидностью, поняла, что Рудник никогда не любил её. Если она и была нужна ему, то вовсе не как друг или женщина. Всё это время он использовал её в качестве осведомителя. Не работай она в лаборатории Смелякова, он, вероятно, никогда и близко бы не подошёл к ней. Самолюбие Лидии Павловны было уязвлено до крайности. «Боже мой, — твердила она, — какая же я дура! Как я не могла догадаться сразу!» И она вспомнила, что нечто вроде подозрения возникло у неё, когда Рудник систематически возвращался в разговорах к Смелякову.
Сейчас Лидия Павловна перебирала в уме историю своих отношений с Рудником и всё больше удивлялась своей слепоте. Как этому типу удалось её одурачить? Ведь она же не семнадцатилетняя девчонка! Слава богу, всякое видела в жизни! Правда, Рудник был внимателен, заботлив. А к знакам внимания она была неравнодушна. Может быть, потому, что в детстве её не баловали ни подарками, ни лаской. Отца она потеряла в войну, а мать, сколько Лида её помнила, была вечно занята: днём на фабрике, а вечером у плиты, у швейной машинки: она подрабатывала шитьём. На руках у неё было двое девчонок — Лида была старшая — и престарелая мать.
Все эти дни Лидия Павловна жила, словно во сне. Как обычно, она вставала в семь, варила себе кофе и, тщательно одевшись, ехала на работу. Никто не мог бы подумать, что в душе у неё всё бурлит. Внешне она была спокойна, только вглядевшись пристально, не трудно было заметить некоторую бледность. Да, пожалуй, стала рассеянна. Девчонки из её отдела шептались: «Смотрите-ка, наша Лидия, наверное, поссорилась со своим».
Последнее время Рудник часто звонил ей на работу, и некоторые подруги Лиды или знали, или догадывались о его существовании. Хотя никто никогда его не видел. Снимая трубку, девчонки говорили: