– Почему люди лгут? Из страха. Я страшилась насилия, страшилась почувствовать себя еще более несчастной – может быть, даже впасть в отчаяние, признайся я самой себе, что моя жизнь сложилась несчастливо. Я боялась, что окажусь одна перед жизнью, перед миром – этого боится каждая женщина, – и что не выдержу этого испытания. Наверное, Миранда, я просто не слишком храбрый человек.
Миранда не ответила; она была в смущении и замешательстве.
Элинор продолжала убеждать ее:
– Детка, сейчас ты не можешь смотреть на вещи объективно – да и никто другой на твоем месте не сумел бы этого сделать. Так что, пожалуйста, дай мне слово, что пока никому ничего не скажешь.
– Ба, Ба, как я могу позволить тебе решать за меня такие вещи? Ты так же субъективна, как и я. Как я могу положиться на твое суждение?
– Но я только прошу тебя дать самой себе немного времени, чтобы спокойно все обдумать.
Миранда некоторое время размышляла, затем медленно кивнула:
– Ладно. Я согласна.
– А если решишь, что все-таки нужно им сказать, позволь сделать это мне.
– Хорошо, – тихо согласилась Миранда.
– И позволь мне самой выбрать время и место для этого. Обещай мне, дорогая, – настаивала Элинор.
– Хорошо, – снова скрепя сердце повторила Миранда. – Если тебе так хочется.
Элинор облегченно вздохнула. Она сумела отсрочить злосчастное объяснение, но самое главное – ей удалось, и быстро, убедить Миранду, что это причинившее ей такую боль открытие не имеет никакого значения. И это было правдой.
Откинув голову, Миранда печально взглянула в глаза бабушке:
– Знаешь, есть вещи, за которые мне сейчас стыдно. Всю жизнь я злилась, когда мне казалось, что меня в чем-то обделили, – и чувствовала, что имею моральное право на равное участие. Я прямо-таки бесилась, когда меня меньше других брали в расчет из-за того, что я младшая. Я даже настаивала на своем моральном праве именно на треть всех твоих денег. Я всегда упирала на это! А теперь понимаю, что не имею права ни на одно пенни! Адам знал это. Иначе зачем бы ему держать у себя мою метрику? Она давала ему в руки доказательство того, что я не имею права получать что бы то ни было от компании Дав. Ах, Ба, я была такой жадной дрянью! Как только ты терпела меня?
– Замолчи, детка. Я не желаю больше слушать эту чепуху. Самый младший из детей всегда чувствует себя обделенным, так что я всегда понимала, каково тебе. Все, на что имеет право любой ребенок, – это хорошее воспитание и образование. Ну и, может быть, на то, чтобы ему помогли сделать первый шаг в жизни. Что же касается остального… Кто знает, будут ли у меня хоть какие-нибудь деньги, которые я смогла бы оставить кому-то? Но никто из нас не останется без крыши над головой и не умрет с голоду. Впрочем, не это сейчас главное.
Она крепче обняла Миранду, и та вновь почувствовала себя маленькой девочкой, которой всегда бывало тан хорошо, спокойно и уютно в объятиях бабушки.
– А знаешь, девочка, – медленно проговорила Элинор, – может быть, я тан же, как и ты, нуждаюсь в душевном спокойствии, о котором ты говорила.
Глава 32
Суббота, 1 февраля 1969 года
Майк, в черных кожаных брюках и такой же куртке с расстегнутой молнией, стоял, расставив ноги, у камина в кабинете Адама, где весело потрескивали сосновые поленья. Лицо Майка было бледно, его светло-серые, широко поставленные глаза отражали гнев и ужас.
Адам потряс зажатым в руке номером „Ивнинг стандард'.
– „Известная красавица лишилась глаза'! – выкрикнул он. – Я просил тебя хорошенько нагнать на нее страху, а не убивать ее! Ты же понимаешь, что такие вещи рано или поздно выплывают наружу!
– Я не меньше твоего встревожен. Каково, ты думаешь, мне сейчас? – Майку редко доводилось видеть брата в такой ярости. Раздраженным, сердитым – да, но сейчас он был просто в бешенстве. В отличие от Майка, который хорошо владел собой, но мог и сорваться, если его задевали за живое, Адам обычно держал свои чувства и эмоции под строгим контролем.
– Как, черт тебя побери, могло тан получиться?
– Ты же знаешь, Адам, этот народ не всегда поддается контролю. Одна из причин в том, что им просто нравится делать это, вот они и дают себе волю.
– Ты даже не нашел моих записных книжек! – проревел Адам.
– У нее в сумочке не было никаких книжек – только обычная женская дребедень, – возразил Майк. – Ее одежду тоже обыскали, но ничего не нашли.
Адам не стал говорить брату, что книжки оказались на своем обычном месте. Его бесило, что он не проверил тайник перед тем, как натравить на Аннабел людей Майка. Вдруг он спохватился:
– Нужно сделать так, чтобы это не дошло до Элинор! Конечно, газет она не читает, но телевизор-то у нее есть – стоит под самым носом! Тут могут возникнуть такие проблемы! – Еще не закончив говорить, он схватился за телефон и вызвал междугородную.
Когда ему ответила девушка-регистраторша, он коротко приказал:
– Дайте мне сестру Брэддок… Что значит „уволилась'?.. Тогда доктора Крэйг-Данлопа!
– Доктор Крэйг-Данлоп в отпуске, – пробормотала напуганная регистраторша. – Он уехал в круиз… по Карибскому морю.
