построенный в тенистом парне, окружавшем исполненное величием здание. Ныне в музыкальной жизни страны мало происходит событий более прекрасных, более британских по духу, более изысканно организованных и собирающих более избранную публику, чем глиндеборнские оперные фестивали.
Как всегда, все места были заняты: одна из особенностей этого маленького театра в том, что билетов в него достать почти невозможно. Оркестр Лондонской филармонии заиграл увертюру, и зрители откинулись в креслах, готовясь насладиться легкомысленным очарованием музыки Моцарта, погрузившись в сказочный мир восемнадцатого века.
Адаму, который не слишком-то хорошо разбирался в музыке, было трудновато следить за хитросплетением сюжетных ходов: кто-то переодевался, кого-то, по странному стечению обстоятельств, принимали за другого, кого-то запирали в будуаре, кто-то до неправдоподобного случайно подслушивал то, что другие всеми силами стремились сохранить в секрете, а слуга Фигаро одерживал верх над своим хозяином-графом в борьбе за благосклонность горничной Сюзанны. А когда первое действие закончилось и в зале зажегся свет, Адам напомнил себе, что приехал сюда не ради того, чтобы наслаждаться искусством.
Во время длинного антракта для зрителей обычно подавался в особняке обед из трех блюд или устраивался пикник с шампанским прямо на зеленых газонах парка; стоимость еды входила в цену билета.
– До войны было принято приезжать сюда с собственным дворецким, который занимался устройством пикника в этом лесу, – рассказывал Адам, помогая Аннабел, облаченной в серое шифоновое платье с серебряной отделкой, пробираться среди высокой травы под глуповато-удивленными взглядами пасшихся поблизости черномордых овец. – Давай пообедаем прямо здесь, – предложил он.
Поддерживая одной рукой Аннабел, в другой он нес корзинку с едой для пикника. Пройдя вдоль цепи лесных прудиков, они оказались на уютной, усыпанной цветами поляне.
– Это похоже на пейзаж Боттичелли! – Аннабел сбросила туфли на высоких каблуках и уселась на расстеленном Адамом коврике. Легкий ветерок едва колыхал листья деревьев, и до ее слуха доносилось тихое пчелиное жужжание.
Адам снял пиджак, расстелил на траве у тихого, прозрачного пруда белую льняную скатерть, налил Аннабел бокал шампанского и заглянул в корзинку:
– У нас тут перепелиные яйца, цыплята под майонезом с карри, салат из огурцов и клубника по- романовски.
Они ели и разговаривали в прозрачных зеленых сумерках поляны, и Аннабел в своем воздушном серо- серебристом одеянии была похожа на лесную нимфу. Вдали, за деревьями, на фоне неба четно вырисовывался силуэт особняка, очерченный уже зажженными огнями.
– Как чудесно заканчивается мой визит в Англию! – вздохнула Аннабел.
– Мне жаль, что он оказался таким печальным для тебя, – сказал Адам, подкладывая себе еще перепелиных яиц.
Аннабел прилетела в Англию двумя неделями раньше с намерением отвезти Шушу в Сарасан, чтобы она там окончательно поправилась. Но при встрече Шушу сказала ей, что хотела бы остаться в Истборне еще на одни сутки. Не совсем понимая, в чем дело, Аннабел согласилась и перевезла ее в одну из лучших местных гостиниц.
Вскоре после этого, вместо того чтобы лечь отдохнуть, Шушу, одетая в яркое пальто горчичного цвета, появилась в лечебнице „Лорд Уиллингтон' и пожелала увидеться с Элинор. Поскольку она настаивала на том, чтобы пройти к ней с привезенным с собой чемоданом, вместо того чтобы оставить его у регистраторши, та, беспокоясь, как бы там не оказалось спиртного, которое эта странная дама тайком собиралась пронести к страдающей алкоголизмом пациентке, немедленно сообщила об этом старшей медсестре.
Сестра Брэддок ворвалась в спальню как раз в тот момент, когда Шушу торопливо натягивала на едва двигающуюся, с отсутствующим взглядом Элинор такое же пальто горчичного цвета.
На требование разъяренной сестры Брэддок покинуть лечебницу Шушу ответила отказом. Тогда сестра Брэддок позвала двух санитаров, которые дотащили Шушу до поджидавшего ее такси. Затем сестра Брэддок позвонила Адаму, и тот с готовностью согласился, что больше не следует пускать к больной эту посетительницу.
На следующий день Шушу попыталась проникнуть в лечебницу через боковые ворота, но была замечена садовником. Сестра Брэддок пригрозила, что, если она повторит свою попытку, ею займется полиция.
– Печальнее всего было видеть, как бедная Шушу отказывается верить, что состояние Ба действительно… таково, – сказала Аннабел. – Бедная Ба! Она и правда больше не вернется к нам, но Шушу не может смириться, хотя все мы должны привыкнуть к этой мысли. Похоже, она считает, что мы замешаны в каком-то заговоре против Элинор. Она не захотела остаться с Мирандой и едва разговаривает со мной.
– Разумеется, ей тяжело. Тем более что все это не может не наводить ее на мысль, что и ее вскоре, возможно, ожидает… то же самое, – сочувственно заметил Адам.
– Она сняла комнату в пансионе на Эрлд-корт. Там полным-полно студентов-австралийцев, вечно шум и гам, но она говорит, что когда-то Ба жила там поблизости.
– Я не хочу, чтобы вы с Мирандой переживали из-за Шушу, – сказал Адам, вновь наполняя бокал Аннабел. – Вы сделали для нее все возможное. – Глядя в ее встревоженное лицо, он улыбнулся. – Я сам потихоньку делаю все, что надо. Компания будет оплачивать ей жилье и в случае необходимости – специальное медицинское обслуживание, а еще она будет получать хорошую пенсию. Надеюсь, Шушу скоро успокоится и сможет взглянуть на все трезво.
Он подлил себе еще шампанского.
– О, кстати, мне хотелось бы обсудить с тобой кое-что прежде, чем ты уедешь. Скотт сказал, что ты хочешь получать ежеквартальные отчеты о деятельности компании, и члены Правления немного недоумевают, зачем это, если, как тебе известно, за всеми делами постоянно наблюдает Миранда. Они интересуются: может быть, лично у тебя есть возражения по какому-либо конкретному пункту отчета за шестьдесят седьмой год?
Несколько смущенно, не желая показаться невежливой, Аннабел ответила:
