было, покуда не грянул гром. Любопытно, сколько в заурядных и безобидных по внешности людях умещается дремлющей злобы! О глупости уже и речи не веду.
В головные боли тетушки Уайлдер я не слишком верил. Старуха одолевала склон холма с похвальной прытью, равновесия не теряла, не бледнела безо всякого повода, и съеденное извергала не через горло, а общепринятым способом, сквозь анальное отверстие. Сотрясение мозга исключалось. Просто не могла бедолага допустить, чтобы мужу сочувствовали, а ей, сердешной, нет.
В спокойной и монотонной обстановке тех дней нельзя было забывать, однако, нашу главную цель. Я измыслил и продумал чуть не полдюжины планов, каждый из которых полностью зависел от нечеловеческой силы и гениальности Мэтта Хелма, способного первой же мало-мальски удобной ночью бесшумно вывести в расход трех-четырех вооруженных молодых супостатов... Ни единый порядок действий не годился. Надлежало подумать лучше.
Тем временем лейтенант Барбера исправно подвергался дисциплинарным взысканиям. Сводились они к непрерывному унижению лейтенантского достоинства. Барбера нес караулы наравне с рядовыми, а также помогал им стряпать и разносить пищу. Бессрочный наряд на работу получался. Только сомневаюсь, что Глория Патнэм и Джеймс посчитали эдакую кару достаточной. Они обращались друг с другом подчеркнуто ласково и оттого казались еще несчастней. Супружество повисло на волоске, и ни муж, ни жена, кажется, не знали, как спасти его после приключившегося.
- Ох, и прочищу я мозги ребяткам не сегодня-завтра! - посулила седовласая генеральша Эмили Гендерсон, сидя рядом со мною подле cenote.
День приближался к середине, наступило время стирать и мыться под присмотром юного партизана, стоявшего поблизости со штурмовой винтовкой наперевес.
- Что, собственно, произошло? - задала миссис Гендерсон риторический вопрос и тут же ответила на него сама: - Ну, побывал кто-то в уголке, в котором бывал раньше только Джеймс. Не конец мирозданию! Ох, и вразумлю обоих...
Она метнула на меня быстрый, внимательный взгляд.
- Сомневаетесь, молодой человек?
- Отнюдь нет, сударыня. И спасибо за комплимент.
- Нам с Остином любой, кому не стукнуло шестидесяти, кажется зеленым юнцом. Я рассмеялся.
- Ну вот, сказать приятное и тотчас прибавить ложку дегтя! Совсем было почувствовал себя помолодевшим. Но думаю, Патнэмов лучше пока не трогать.
- Почему?
- Все образуется. Ежели не сказали до сих пор, то уже никогда не скажут.
- Чего, Сэм?
- Непоправимой глупости. Глупости, разом способной прикончить их счастливый брак. Жена, рыдающая, отчаявшаяся, выпаливает: 'Господи помилуй, почему ты не вмешался, что ты после этого замуж?' А тот, обозленный и отчаявшийся, орет: 'Не похоже, чтобы ты слишком сопротивлялась! Что же ты после этого за жена?' Это означало бы молниеносное и непоправимое завершение семейной жизни. Пожалуй, ребятки думали нечто в подобном роде, но у обоих достало ума и такта вынести горечь молча. Уверен: уже скоро все пойдет на лад.
Эмили Гендерсон задумчиво созерцала меня.
- Вы умнее и тоньше, чем кажетесь.
- Неужто?
Она рассмеялась, быстро бросила взгляд в сторону караульного.
- Кстати, о Патнэмах говоря... Джим просил узнать: когда именно?
- Дождаться не может?
- А как по-вашему?
- Чем дольше мы будем притворяться овцами, - тихо сказал я, - тем беспечнее и рассеяннее сделаются эти народные герои Коста-Верде. Вы жена военного и понимаете: в совершенно спокойной обстановке, лишенной всяких сколько-нибудь значащих происшествий, бдительность солдата притупляется. Или вовсе на нет сходит. А в лагере Монтано может невзначай стрястись чрезвычайное происшествие, которое сыграет нам на руку - и очень заметно, поверьте.
- Какое, Сэм?
Я вспомнил фанатический огонь в глазах изувеченного государственными палачами Рикардо Хименеса, улыбнулся и ответил не по сути:
- Чересчур уж хорошая стоит погода в последние двое суток. Увы и ах. Я предпочел бы Ночь Семи Ненастий[9]. Чтоб ветер выл, и ливень хлестал, и ничего не было слыхать за три шага... Получается, генерал доверился вам полностью, сударыня?
- Армейские жены, - ответила. Эмили, - всегда осведомлены обо всем. Кстати, если отыщется лишний револьвер, я сумею им воспользоваться.
- Не удивляюсь. Простите за бестактный вопрос:
генерал не возражает против того, что операцией руководит капитан? У Джеймса имеется недавний опыт войны в джунглях, да и масштабы сражения скорее по капитанской, чем по генеральской части, понимаете? Здесь не дивизии столкнутся, не полки.
Эмили рассмеялась:
- Остин отнюдь не кичится былым чином, подобно прочим офицерам в отставке. И вполне готов служить под началом Патнэма. И...
Она помрачнела, скривилась.
- И ждет не дождется часа икс. Будто старый боевой конь, заслышавший трубу. Надеюсь, мой старый милый олух не загонит себя насмерть: сердце у него, Сэм, не такое уж надежное. Совсем ненадежное... Вы удивляетесь, наверное, что сердце Остина тревожит меня больше, чем партизанские пули? Но японцы, например, пытались уничтожить Гендерсона в бирманских лесах и горько раскаивались впоследствии. Немцы в Арденнах тоже не восторгались, когда начался встречный бой... Муж умеет за себя постоять и другим поможет. Уж, по крайней мере, сопливые революционные пащенки не страшнее вымуштрованных, закаленных эсэсовцев, поверьте. Их я нисколько не страшусь.
Голос прозвучал задорным вызовом, и я понял: миссис Гендерсон отчаянно опасается, что коммунистические пащенки могут оказаться удачливее матерых нацистов...
Я кивнул:
- Шепните Джиму, что начнем орудовать при первой же, малейшей возможности.
- А вам-то самому не боязно? - брякнула Эмили.
- Нет, - улыбнулся я: - У меня отношение к делу простое, а психика бронированная. Всякий раз, когда кто-либо направляет на меня оружие и велит сделать то-то и то-то, я размышляю лишь об одном: как изничтожить сукина сына?
- Франческа, - негромко сказала Эмили, глядя, как тонкая фигурка, обтянутая белым купальником, плещется в cenote, часто уединяется с полковником Санчесом. Будьте начеку. На это, между прочим, начали обращать внимание.
- Она ведь руководительница группы, - ответил я невозмутимо. - И разве не хорошо, что хоть один из нас получил доступ в их главный штаб?
- Можно и так рассудить, - вздохнула миссис Гендерсон. - Продолжаете?
- Что именно?
- Грести ее, - невозмутимо произнесла Эмили. Я чуток опешил, потом расплылся в ухмылке:
- Сейчас уже нет, но, пожалуйста, никому ни полслова об этом. А у вас неприличный лексикон.
- И натура отнюдь не ханжеская, дружок. И мозги еще не скрипят, когда ворочаются...
Мы рассматривали друг друга битую минуту, и я понял: Эмили обо всем догадалась, понимает роль, сыгранную Франческой в наших общих бедах и, быть может, лишь об истинной причине пока не ведает. Но, возможно, и подозревает.
Часовой двинулся к нам: ребятки начинали нервничать, видя двоих (о троих и четверых уж не говорю) пленников спокойно и долго беседующими. Сопливый защитник мирового пролетариата вполне мог непроизвольно придавить гашетку и вывести двух капиталистических заговорщиков в расход. Посему я медленно и вежливо поклонился Эмили, еще медленнее повернулся и уж совсем по-улиточьи поднялся на
