Киногруппа ворвалась в квартиру и разбежалась по комнатам.
Странное ощущение оставленного жилища – отголоски не очень счастливого человеческого прошлого. Старые жильцы уехали, побросав кучу ненужных вещей: сломанные бамбуковые этажерки, черные настольные канцелярские лампы, продавленные кресла.
Я вошел в комнату ну точно такую же, в которой прожил много лет. Даже дерево за окном так же положило ветви-лапы на подоконник. На полу валялись школьные тетради, сделанные из плохой бумаги. На их обложках были изображены самолеты, танки и бегущие в атаку красноармейцы. Именно в таких тетрадках, исполненных из сероватой пористой бумаги, во время войны в школе я записывал азы премудрости…
А в квартире уже работали постановщики, создавали интерьер, заносили мебель, ассистенты художника развешивали занавески, делая одну из комнат не просто обжитой, но и уютной.
Реквизиторы в это время копались в оставленном старье, выуживая из него все, что можно отреставрировать для будущей картины.
Молодая девушка нашла блокнот в сафьяновой обложке с тисненными золотом профилями четырех вождей. Открыла его и протянула мне.
– Посмотрите, здесь шифрованная запись.
Я взял блокнот и на первой странице увидел буквы и цифры: 1942. 3.0. Дальше шли серии и номера. Следующая страница была помечена 1943 годом. Дальше шли 44-й и 45-й, тоже с отметками 3.0.
А дальше, начиная с 46-го, появились буквы ЗВНО.
Нет, это были не таинственные шифровки.
Литеры 3.0. обозначали Государственный заем обороны, а таинственная аббревиатура ЗВНО переводилась как «заем восстановления народного хозяйства».
Каждый год газеты и радио торжественно объявляли, сколько миллиардов рублей дали простые труженики в долг государству. Помню, в 54-м году, когда грянул очередной заем, в финчасти нашей бригады у кассы сидел замполит подполковник Бурданос и говорил:
– Так, командовать еще не научился, а уже такие деньги получаешь. Подписывайся на три оклада.
Это означало, что в течение определенного времени тебе в финчасти будут выдавать усеченное жалованье и гособлигации на объявленную сумму.
Но в этом деле было и мелкое преимущество вроде сказки про Золушку. Два раза в год объявлялся розыгрыш Госзайма, таблицы печатались в центральных газетах, и выигрыши составляли от пятидесяти рублей до ста тысяч (это были ломовые деньги, особенно после реформы 1947 года).
Вспомните, в фильме «Место встречи изменить нельзя» дежурный по МУРу, которого играл Сева Абдулов, выигрывает 25 тысяч. Вот поэтому люди и выписывали номера облигаций в блокноты и записные книжки, чтобы на работе проверять опубликованные выигравшие номера. И действительно, были счастливчики, которые выигрывали довольно крупные суммы денег. Это становилось событием не только для баловней удачи. Целая бригада жуликов трудилась над этим выигрышем.
Напомню, что в те годы существовала промкооперация – так называемые артели, в которых трудились простые советские миллионеры. Денег у них было много, но как легализовать их? И тогда на помощь приходили работники сберкассы, которые сообщали, конечно не безвозмездно, лихим людям о крупных выигрышах. И начиналась обработка счастливчиков.
За облигацию, угадавшую 50 тысяч, давали три цены. Редко кто из простых тружеников мог удержаться от такого соблазна. У него начиналась новая, счастливая жизнь, а для артельщика выигравшая облигация становилась своеобразной индульгенцией.
Но кроме займов, которое государство брало у своих подданных практически насильно – отказаться было невозможно, существовал еще так называемый трехпроцентный заем, именуемый в народе золотым.
Розыгрыши его проводились чаще, выигрыши были крупней, а главное, эти переливчатые бумажки с водяными знаками можно было сдать в сберкассу и получить свои деньги обратно.
Государственные займы развития народного хозяйства отменили в 1957 году, пообещав в неопределенное время вернуть. И кое-что подбросили тем, кто выжил и сохранил облигации.
Но вернемся к началу. В квартире свирепствовала киногруппа, гримировались артисты, устанавливали свет. Мы готовились снимать наше не столь отдаленное прошлое, в котором блокнот с номерами облигаций был надеждой на скорое богатство и счастливую жизнь.
На долгую и счастливую жизнь надеялся человек, сыгравший в событиях, о которых я расскажу, весьма значительную роль.
В 1937 году внезапно закатилась звезда несгораемого чекиста Якова Агранова. Начальник Главного управления государственной безопасности, заместитель наркома внутренних дел, комиссар госбезопасности второго ранга был отправлен в Саратов начальником УНКВД.
Агранов был известным человеком. Именно его связывают по сей день со смертью Владимира Маяковского, именно у него были странные связи с семьей Бриков. Да много можно рассказать об этом человеке, но мой рассказ о другом.
Агранов прекрасно понимал, что волжский город – это лишь краткая остановка перед тюремной камерой, поэтому решил любыми средствами вернуться в столицу.
За время работы в органах он набрал приличное досье на многих людей. И вот в Москву отправлено два рапорта, подтвержденные документами и показаниями свидетелей. Первый – о том, что жена Ленина Надежда Крупская была связана с левой оппозицией и готовила покушение на Сталина. Второй – о том, что набирающий силу партийный функционер Георгий Маленков, обучаясь в высшем техническом училище, состоял в меньшевистском кружке и был тесно связан с троцкистами.
Рапорты не помогли Агранову. Он попал в Москву, но под усиленным конвоем и был расстрелян.
Рапорт о Надежде Крупской попал к Сталину, а дело Маленкова – к тогдашнему замнаркома Лаврентию Берия. Маленков действительно набирал силу, и такой человек в аппарате ЦК был очень нужен Лаврентию Павловичу. Так началась эта странная дружба, построенная не на душевной приязни, а на компромате.
Много позже, после войны, когда Маленков практически займет второе место в партии, Берия решит, что документов Агранова недостаточно. Он поручает замминистра ГБ генералу Огольцову взбодрить старое дело. Генерал Огольцов был человеком умелым. Он установил оставшихся в живых членов молодежного меньшевистского кружка, через них вышел на постаревших бывших троцкистов и достаточно грамотно слепил дело.
Причем об этом дали знать Маленкову. Тот еще больше «возлюбил» Берия, они стали просто неразлучными друзьями.
Но Великому вождю так и не довелось прочесть оперативную разработку на Г.М. Маленкова. Умер он, и осиротели его дорогие соратники.
Ну а дальше все шло своим чередом. Берия стал английским агентом и врагом народа, был арестован, вслед за ним арестовали всех, с кем он был хоть как-то связан.
По делу лубянского маршала арестовали двоих сотрудников аппарата зампреда Совмина – Ордынцева и Муханова.
Следствие долго билось над тем, что же вменить этим двум тихим чиновникам, и наконец влепили статью о недонесении. По версии следователей, кстати, еще тех самых, которые лихо лепили дела на кого угодно, Ордынцев и Муханов должны были знать о преступном заговоре Берия, но не донесли.
Ввиду того что статья была не политическая, Ордынцева сослали в Игарку, а его жену, тоже работницу Совмина Леонову, уволили с работы и исключили из партии за то, что она не разглядела преступника у себя дома.
Поскольку Ордынцев был выслан, а не осужден по политической статье, конфискация имущества
