А из сейфа Берия, не найдя там документов, он забрал несметное число облигаций, что вполне естественно, так как Маршал Советского Союза и первый зампред Совмина получал огромные деньги.
Но как тогда к Суханову попала облигация Николая Булганина? Эту загадку быстро решили полковники с лазоревыми просветами на погонах. Они допросили арестованных бериевских офицеров и выяснили, что по приказу шефа они регулярно обыскивали сейфы товарищей по Политбюро, копируя документы, прихватывали заодно облигации и передавали их Лаврентию Павловичу.
Думаю, даже уверен, что сам Берия не знал о шалостях своих офицеров.
И вот Суханов, человек с низшим образованием, начавший свою карьеру курьером Ярославской спичечной фабрики, потом рекомендованный на партработу, в своих показаниях пояснил следователю, что сгубило его огромное богатство в виде толстых пачек облигаций.
Никто об этих облигациях не узнал. Маленков повысил своего верного помощника, сделав его заведующим особым сектором КПСС. Никто не ведал, как красиво гулял на чужие выигрыши пламенный большевик Суханов со своей любовницей Черняевой, которая, кстати, получала деньги в разных сберкассах Москвы.
Да, а где дело Агранова – Огольцова, заведенное на троцкиста Маленкова? Его так и не нашли. Видимо, оно попало уже в другой сейф.
В 1957 году, когда отменили Государственный заем, появился анекдот:
«Как лучше всего избавиться от клопов? Очень просто. Обклейте стены облигациями – и они умрут от хохота».
Возможно, клопы умирали от хохота, но появились вполне серьезные люди. Они начали скупать облигации, давая рубль за тысячу, и скупили их несметное количество. Так вот, когда в 80-е годы государство начало гасить облигации, т.е выплачивать деньги по номиналу, они немедленно стали миллионерами. Наш советский жулик твердо верил своему государству. Поэтому рискнул и выиграл.
У нас в доме, как и у всех, тоже были облигации. Куда они делись, я так и не знаю, и не выиграл я на них ни копейки. Добрая волшебница из сказки о Золушке ни разу не зашла ко мне. Поэтому не ждали меня карета из тыквы и кони из мышей, чтобы отвезти на бал удачливых и счастливых.
«ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ»
Когда на Москву спускались сумерки и на улице Горького вспыхивали белые лампы фонарей, у дома № 28, углом уходящего в проезд МХАТа, зажигался огромный бокал, в котором светились разноцветные полосы.
Это была вывеска знаменитого «Коктейль-холла», очень модного в Москве заведения, который в 1955 году Никита Хрущев закрыл, посчитав это славное место «притоном разврата».
Разноцветные полоски на бокале соответствовали двум подаваемым в этом заведении коктейлям: «Карнавал» и «Международный». Они состояли из разноцветных слоев всевозможных напитков. Зеленые, красные, желтые, белые цвета стояли в бокале, налитые умелыми руками барменш.
Разноцветный бокал над входом в это прекрасное место был как бы символом столичного гулявого общества. В нем, как в коктейле, говоря на фене, перемешались разные масти. Артисты, литераторы, киношники, художники, дети номенклатурных пап и, конечно, ребята из спецслужб.
Отсидев в конце работы на обязательных партсобраниях, заклеймив поджигателей войны, одобрив линию любимой партии, люди возвращались домой, переодевались и окунались в приятную вечернюю московскую жизнь.
Они слабо верили в могучую поступь пятилеток. Многие не понаслышке, особенно журналисты, знали, как достается каждый центнер хлеба, смеялись над процентными показателями перевыполнения государственного плана.
Но какими бы циниками ни были люди тогда, к прошедшей войне относились свято.
Я попал в этот в эту карнавальную жизнь совсем молодым человеком, еще при Сталине. Потом надел военную форму и вернулся в Москву под самый конец «оттепели». Для меня, надолго оторвавшегося от веселой столичной жизни, все происходившее показалось настоящей свободой. Еще несколько лет назад, если за твой столик в ресторане или безобидном баре «Мороженое» подсаживался иностранец: поляк, чех, румын и, не дай бог, кто-то из врагов-капиталистов, – надо было немедленно рассчитываться и уходить. В противном случае тебя, вполне возможно, отволокли бы в райотдел МГБ.
Но в конце 50-х все изменилось. Иностранцы стали не просто участниками московских тусовок тех лет, но и их украшением, как в чеховской «Свадьбе» генерал.
Ах, московская жизнь тех лет! Кафе «Националь», гостеприимный ресторан ВТО на улице Горького, Дом кино, еще на улице Воровского, «Метрополь», недавно открытый «Пекин».
А после закрытия заведений компания на машинах отправлялась во Внуково, где ресторан работал круглые сутки, а летом – на веранду, повисшую над рекой в кабаке «Химки».
После армейского аскетизма я с удовольствием влился в необыкновенно веселую ночную жизнь.
Мне повезло: сразу после увольнения меня взяли на работу в газету, а журналистика в те годы была профессией престижной.
В самых разных компаниях я часто встречал киносценариста и драматурга Юрия Кроткова. Хотя он был старше меня лет на десять, никогда не настаивал, чтобы его звали Юрий Васильевич, был весьма демократичен, безукоризненно воспитан, широк и умен. Выше среднего роста, темные волосы, чуть тронутые сединой, внешне весьма импозантный мужик. Он всегда появлялся с первоклассными дамами, в основном актрисами. Вполне естественно, сценаристов всегда любили актрисы.
Познакомил меня с ним Борис Войтехов, документальный сценарист и журналист. Сегодня уже все забыли, что первую премию американской киноакадемии «Оскар» получил именно он в годы войны за сценарий фильма «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой».
Юрий Кротков, как говорил Войтехов, «находился в центре половой жизни Москвы». Изумительный рассказчик, Кротков знал необычайное количество веселых и занятных историй. Во многих он принимал непосредственное участие, хотя его роль в них частенько была не самая героическая. Но он совершенно не стеснялся, что слушатели могут воспринять его человеком, попавшим впросак.
Он родился и жил в Тбилиси. Оттуда в 1940 году приехал поступать во ГИК – так тогда именовался Институт кинематографии, без приставки Всесоюзный. Когда началась война, он с институтом уехал в эвакуацию, затем вернулся в Москву, а его комната в коммуналке оказалась занята.
Но в Москве работали чекисты из Тбилиси, друзья его отца, художника, к ним и пошел будущий кинодраматург. Один из них, поклонник его матери, известной актрисы, был не кто иной, как Богдан Кобулов. Он принял Кроткова и послал людей разобраться, что произошло.
А все было чрезвычайно просто. Домоуправ банально продал жилплощадь эвакуированного студента. В те годы в Москве такие истории случались весьма часто. Квартиры эвакуированных продавали за ценности и деньги.
Что касается Кроткова, то НКВД немедленно навел революционный порядок. Кротков въехал в свою комнату. Но ввиду того что туда был вселен известный украинский инженер, чекисты приняли воистину соломоново решение. Домоуправа арестовали, а его квартиру отдали инженеру.
Правда, в то время, о котором я пишу, у Юрия Кроткова уже была хорошая квартира в отличном доме на Чистопрудном бульваре.
Мне не довелось бывать там, но знакомые рассказывали, что она была прекрасно обставлена антикварной мебелью и всех пришедших поражала огромная библиотека.