А вот коварный американский импресарио пытается сорвать номер «Полет в стратосферу». Он угощает нашу наивную героиню лучшими конфетами и тортами. И делает это в «Птичьем полете», знаменитом кафе на тринадцатом этаже гостиницы «Москва».
Много лет эта гостиница была символом столицы. Продавались конфеты в коробках в виде макета гостиницы, парфюмерные наборы, а в знаменитой кондитерской в Столешниковом переулке на витрине красовался торт в виде знаменитого отеля.
И даже когда кинооператоры снимали прифронтовую Москву, то танки обязательно шли мимо знаменитой гостиницы, мимо нее шагали полки ополченцев, ехали конные патрули. «Москва» стала символом военной Москвы.
Во время войны телефоны в квартире работали ужасно. Иногда их отключали на целые сутки, а иногда на неделю. Это значило, что номер отдавали очередной воинской части, формировавшейся на Белорусском вокзале.
Когда отец появлялся дома, ему обязательно давали номер в гостинице «Москва». Там селили крупных военных, приехавших с передовой, работников спецслужб, появлявшихся в столице между двумя спецкомандировками, командиров партизанских отрядов, известных военных корреспондентов и творческий состав фронтовых киногрупп. Они сдавали продовольственные аттестаты и получали талоны в ресторан. В гостинице бесперебойно работали телефоны, была горячая вода, никогда не выключали электричество.
Ах, ресторан, ресторан! Москвичи, привыкшие к уюту «Националя», роскоши «Метрополя» и «Гранд-Отеля», презрительно именовали этот огромный зал конюшней. Но, как его ни называй, в тяжелом 42-м году в этом огромном зале, отдеданном мрамором, собирались люди, чьи имена вошли в нашу историю. Кроме пищи, которая полагалась по талонам, за деньги, причем немалые, можно было заказать вареную или жареную картошку, селедочку, горбушу, соленые огурцы, консервированное мясо и котлеты. И, конечно, водку и ликер.
Я перечислил только то, о чем мне рассказывал писатель Константин Михайлович Симонов, который частенько жил в «Москве». Вся эта услада стоила больших денег, но у фронтовиков они были. В те годы не приходилось устраивать демонстрации из-за «боевых», положено – получи.
Конечно, этот оазис жратвы и выпивки манил к себе московских гулявых людей, в основном артистов вернувшихся в Москву театров.
Войти в гостиницу без пропуска было невозможно. У дверей стояли строгие автоматчики из полка НКВД. Но постояльцы гостиницы могли заказывать пропуска и приглашать своих друзей в ресторан.
Несмотря ни на что, тот, кто захочет погулять, своего добьется, это я знаю по своему опыту.
1944 год принес столице некоторые послабления. Был укорочен комендантский час, МПВО разрешило содрать с окон бумажные перекрестия, якобы защищающие людей от осколков стекла при бомбежках. Были открыты коммерческие рестораны. Там без талонов, продаттестатов и карточек можно было заказать что угодно.
В меню значились несколько сортов рыбы, икра, горячие закуски и шницели по-министерски. Радовали посетителей и разнообразными напитками. Да, в коммерческих ресторанах было много замечательной еды и выпивки, но стоило это бешеных денег. Обычный работяга или инженер на свою зарплату мог позволить себе несколько бутылок пива.
Одной из таких общепитовских дорогих точек стал ресторан в гостинице «Москва». Сюда сбегались денежные люди. Кинематографисты, получавшие большие постановочные за фильм, актеры, выступающие с концертами, военные корреспонденты и попавшие проездом в столицу офицеры- фронтовики. И, конечно, вся военная пена столицы: спекулянты, артельщики, снабженцы, интенданты и ворье.
Часто в ресторан приходили три молодых человека. Хорошо одетые, холеные дети из номенклатурных семей. С ними за столом всегда сидели красивые девушки. Они заказывали скромный, но неплохой стол, пили сухое вино, танцевали.
Весьма часто в ресторане смолкал оркестр и раздавалась команда:
– Всем оставаться на местах и приготовить документы.
В зал входили сотрудники НКВД и проверяли документы. У троих молодых людей и их подруг документы были в полном порядке: паспорта с московской пропиской, студенческие билеты слушателей последнего курса, бронь-освобождение от призыва в армию до окончания института.
Проверяющие вежливо козыряли и отходили. По случаю того что троица эта появлялась в ресторане достаточно часто, была проведена оперативная установка, показавшая, что все трое молодых людей из обеспеченных и облеченных властью семей.
Первые два трупа обнаружили в Товарищеском переулке на Таганке, под аркой двора. Летчик- подполковник и молодая женщина. Документы офицера и ночной пропуск лежали на земле. Пистолет находился в застегнутой кобуре, которая вместе с широким командирским ремнем валялась рядом. Ни денег, ни часов не было.
У убитой женщины из мочек ушей были вырваны серьги; как потом выяснилось, похищены дамские золотые часы и кольца.
С летчика сняли американское кожаное пальто на меху, с дамы – каракулевую шубу и чернобурую лису, заменявшую в те годы богатым модницам шарф.
Экспертиза установила, что их сначала оглушили тупым тяжелым предметом, а после дострелили из маузера калибра 6,35 с редким по тем временам глушителем. По входным отверстиям можно было предположить, что стрелял левша.
Через неделю там же, на Таганке, обнаружили еще один труп. Почерк был тот же. На земле валялись документы, в кармане пиджака лежал нетронутый пистолет. Исчезли кожаное пальто, часы и деньги.
Убитым оказался физик, доктор наук, работавший вместе с Игорем Курчатовым по программе, которую курировал лично Лаврентий Берия.
Это дело было передано в контрразведку. Следствие шло, а аналогичные преступления совершались в разных районах Москвы.
Приехав на очередное убийство, опергруппа в руке жертвы нашла намертво зажатую красную повязку с надписью «Комендантский патруль».
В лаборатории удалось получить несколько разных отпечатков пальцев.
Теперь было понятно, почему вооруженные люди не воспользовались пистолетом. Комендантский патруль в те годы был обыденностью московских ночей.
А в апреле комендантский патруль Главной военной комендатуры Москвы в Большом Сергиевском переулке на Сретенке встретил трех офицеров с повязками на рукавах. На приказ остановиться и предъявить документы офицеры открыли огонь и скрылись в проходном дворе.
Конечно, банду в конце концов задержали. Лучшие сыскари Петровки и Лубянки шли по ее следу, но, как часто бывает, помог случай.
На первом этаже дома по Большой Грузинской улице жил ушедший по болезни на пенсию ночной вагоновожатый трамвая. Много лет он возил по ночной Москве ремонтные бригады и грузы, потом раненых с Белорусского вокзала. В те былинные годы на пенсию отправляли только немощных, все остальные вкалывали до последнего вздоха.
Он плохо спал ночью. Просыпался, сидел у окна, подняв маскировочную штору, курил. И несколько раз замечал, как Витька, студент, профессорский сынок из двенадцатой квартиры, под утро возвращается