У «свежей головы» было большое преимущество: на следующий день на работу можно было приезжать после обеда. Но я всегда появлялся на Чистопрудном бульваре к двенадцати, когда на дощатой террасе над прудом начинал собираться народ. Терраса эта была местом встречи самых разных людей. Маленький ресторанчик манил первоклассной кухней. Местным фирменным блюдом был жареный карп. Официант доставал его сачком прямо на твоих глазах из пруда, относил на кухню, и вскоре карп появлялся на столе, украшенный зеленью и жареной картошкой.
Именно сюда, на берег пруда, собирались люди для поправки пошатнувшегося накануне здоровья или просто вкусно поесть и посидеть над водой, обособившись на краткий миг от городской суеты. Здесь были свои завсегдатаи. Кто-то приходил один, другие собирались большими компаниями.
Я довольно часто встречал там двоих людей, ни с кем из посторонних не общавшихся. Приходили они обычно вечером, когда над террасой загорались разноцветные гирлянды лампочек. Надо сказать, что в такое время почти все столы были заняты, но для этой пары всегда находилось самое удобное место.
Один из них – среднего роста, блондин, второй – высокий, очень хорошо одетый, с повадками высокого начальника.
Однажды мы пришли с сотрудником нашей газеты, прекрасным поэтом-юмористом Юрием Чесноковым. Он работал у нас внештатно, видимо для того, чтобы не отвыкнуть от своего литературного дела, так как основным местом его службы был КГБ. Он очень почтительно поздоровался с блондином.
– Кто это? – спросил я.
– Большой человек, – ответил Юра, – очень большой.
И только в конце нашего застолья шепотом сказал мне:
– Это Фитин.
– Ну и что?
– Ты что, этой фамилии не слышал?
– Нет.
– Генерал-лейтенант Фитин, начальник нашей разведки. Вернее, бывший начальник. Его пять лет назад, в 53-м году, уволили из органов.
– А где он сейчас работает?
– На другой должности, – твердо ответил Чесноков.
Мы были коллегами по работе в редакции, но не по службе в таинственном доме на Лубянке, поэтому большего мне знать не полагалось. Через много лет я узнал печальную историю шефа советской политической разведки, занимавшего эту должность с 1939 по 1946 год. Всю войну генерал Фитин руководил сложной службой.
В фильме «Семнадцать мгновений весны» актер Петр Чернов играл безымянного начальника разведки, который принимал донесения и давал задания резидентам. Некая абстрактная фигура.
Любой человек, независимо от заслуг, незамедлительно утрачивал имя, как только его дело попадало в зловещую Комиссию партийного контроля (КПК). Кстати, в свое время в некоторых книгах и статьях даже маршала Жукова именовали уполномоченным ставки, без упоминания фамилии.
Да и сегодня многие историки, когда пишут о том, что наша разведка переиграла СД и абвер, фамилию Фитина не называют. Видимо, потому, что он был чужим человеком в органах. Многие асы нашей разведки не считали его профессионалом. До работы в спецслужбе он был очень неплохим журналистом, и на всю жизнь в нем осталась некая богемность.
Его роман со знаменитой конькобежкой Риммой Жуковой долго обсуждали в номенклатурных салонах. Как же? Генерал – и вдруг такое!
Но те, кто с ним работал, отзывались о нем как о порядочном и добром человеке, на какой бы должности он ни находился после войны, продолжая работать в органах.
Однако мне все же трудно представить, что нашей разведкой в самое тяжелое время руководил малопрофессиональный человек. Судьба Фитина похожа на судьбы многих людей, работавших в то время в секретной службе.
Никита Хрущев боялся собственной спецслужбы и не любил ее: ему все время казалось, что именно там некие люди собирают на него компромат.
Летом 1953 года, после ареста Берия, состоялся партактив управления разведки МВД. Министром был назначен генерал-полковник Сергей Круглов, фигура временная, так как у Хрущева были с ним свои счеты.
И вот на партийный актив разведки в клуб Дзержинского прибыл новый руководитель страны и партии. Приехал он не для того, чтобы узнать, как работают разведчики, обеспечивающие безопасность руководимого им государства, а для того, чтобы разобраться с «бериевскими последышами».
О том, что творилось на этом партактиве, рассказывал мне бывший председатель КГБ генерал Серов, в те дни служивший замминистра МВД.
Не успел тогдашний начальник разведки Савченко начать свой доклад, как Хрущев оборвал его и предложил генералу рассказать о его связях с Берия. Затем партийный вождь стал разбираться с другими руководителями этой службы.
Люди поднимались на трибуну в одной должности, а спускались с нее в лучшем случае заместителями начальников УВД в отдаленных областях.
Профессионалов разведки отправляли руководить паспортной службой, борьбой с малолетними преступниками и даже брандмейстерами. И это еще было для них удачей. Лучше тушить пожары и командовать детскими комнатами милиции, чем сидеть в тюрьме. Но многие не избежали и этой участи. Генералы Судоплатов, Эйтингон, Райхман и другие были отправлены во Владимирскую спецтюрьму. А вот Фитину «повезло». Его просто уволили из органов.
Он был генерал-лейтенантом, но это никак не отразилось на его дальнейшей жизни. Полной выслуги у него не было, поэтому пенсию ему положили копеечную, из служебной квартиры, естественно, выселили и дали комнату в коммуналке в районе Чистопрудного бульвара. С огромным трудом ему удалось устроиться на «руководящую» работу. Он стал заведующим фотоателье в Доме дружбы с зарубежными странами.
А его спутник тоже был чекист-расстрига. Я часто потом встречал его в «Национале» и Доме журналистов. Все считали его писателем, а он работал в управлении кадров Московского треста столовых и ресторанов.
Стало ясно, почему его так уважали в кафе на бульваре.
В знаменитом доме страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре все подвалы и чердаки были отданы под мастерские художников. В них ютилось талантливое, шумное, бородатое племя графиков, живописцев, театральных декораторов. Вполне естественно, что любимым их местом была описываемая мной терраса.
Они вваливались туда шумной компанией, и вместе с ними вливался дух свободы. В отличие от нас, журналистов, над которыми незримо витала тень МК и ЦК ВЛКСМ, что делало нас, к сожалению, осторожными и осмотрительными, художники были некой вольницей. Они уже тогда не ставили ни в грош любое начальство, рисовали, что хотели, а для денег выполняли заказные работы.
Уже тогда их картинами интересовались любители живописи, иностранцы и через подставных лиц скупали их работы.
Художники боялись только одного – лишиться мастерской, полученной от МОСХ, но такие меры начали принимать лишь во времена борьбы Андропова с диссидентами.
Душой этой веселой компании был мой старинный приятель Леша Соболевский, который славился любовью к розыгрышам. Высокий блондин с красивым русским лицом, он был очень похож на знаменитого певца Сергея Лемешева.
Надо сказать, что такого количества поклонниц, так называемых «сырих», как у русского тенора,
