один и оставался незамеченным.
«Глок» вернулся в кобуру, но моя влажная ладонь еще долго ощущала прикосновение ребристой рукоятки.
Часы, тикавшие на моем запястье, показывали девять минут второго.
Я отошел с улицы в тень магнолии, отстегнул от пояса сотовый телефон, включил его и сел на корточки, прижавшись спиной к шершавому стволу.
У Бобби Хэллоуэя, моего лучшего друга в течение семнадцати с лишним лет, было несколько номеров. Самый тайный из них знали всего пять человек, и на этот звонок он отзывался в любое время дня и ночи. Я набрал номер и нажал кнопку «передача».
Бобби взял трубку после третьего гудка.
– Что-нибудь важное?
Хотя я был уверен, что в этой части Мертвого Города больше никого нет, но все равно говорил вполголоса.
– Ты спал?
– Нет. Ел кибби.
Кибби – средиземноморское блюдо из говядины, лука, кедровых орехов и трав, завернутых в лепешку из сырого теста и быстро, но хорошо прожаренных.
– И с чем ты их ел?
– С огурцами, помидорами и маринованными овощами.
– Хорошо, что я позвонил не тогда, когда ты занимался сексом.
– Ты сделал хуже.
– Ты так серьезно относишься к кибби?
– Серьезнее некуда.
– Меня прихлопнуло, – сказал я, что на языке серферов означает быть смытым большой волной и потерять свою доску.
– Ты на берегу? – спросил Бобби.
– Я фигурально.
– Лучше не надо.
– Иногда приходится, – ответил я, намекая на то, что кто-то может прослушивать его телефон.
– Ненавижу это дерьмо.
– Пора привыкнуть, брат.
– Испортил мне аппетит.
– Я ищу пропавшую сигару.
Сигара – это ребенок; данное слово обычно, но не всегда является синонимом слова «кренгельс», которое означает малолетнего серфера. Джимми Уинг был слишком мал для серфера, но он действительно был ребенком.
– Сигару? – спросил Бобби.
– Очень маленькую сигару.
– Снова играешь в Нэнси Дрю?[4]
– С головы до ног, – подтвердил я.
– Как, – сказал он. Обычно на данном участке побережья один серфер так обзывает другого, но в тоне Бобби мне почудилась нотка искреннего отвращения.
Внезапный хлопок заставил меня вскочить на ноги прежде, чем я сообразил, что источником звука была птица, усевшаяся на ветку над моей головой. Козодой или гуахаро, одинокий соловей или печной иглохвост, но уж никак не сова.
– Бобби, дело серьезнее некуда. Мне нужна твоя помощь.
– Ничего серьезного на суше не бывает.
Бобби живет далеко от города, на южной оконечности бухты, и серфинг – его призвание, профессия и дело жизни, основа его философии, не просто любимый спорт, но культ. Океан – его кафедральный собор, и голос бога он слышит только в рокоте волн. По мнению Бобби, что-то важное может произойти не ближе чем в полумиле от берега.
Я вглядывался в крону дерева, но не мог обнаружить тихо сидевшую птицу, хотя лунный свет был ярким, а листва – не слишком густой. Я снова сказал, обращаясь к Бобби:
– Мне нужна твоя помощь.
– Сам справишься. Встань на стул, надень петлю на шею и прыгни.
– Здесь нет стула.
– Тогда нажми на «собачку» мизинцем ноги.
Он может заставить меня смеяться в любых обстоятельствах, а смех позволяет сохранить разум.
Сознание того, что жизнь – это космическая шутка, составляет ядро философии, которую исповедуем мы с Бобби и Сашей. Ее основные принципы просты: если можешь, не причиняй вреда другим; ради друга иди на любые жертвы; отвечай сам за себя, ничего не проси у других и развлекайся как можешь. Не слишком задумывайся о том, что будет завтра, живи моментом и верь, что твое существование имеет смысл даже тогда, когда окружающий мир превращается в хаос и катится в тартарары. Когда жизнь бьет тебя молотком в лицо, делай вид, что это не молоток, а кремовый торт. Иногда нам не остается ничего, кроме черного юмора, но черный юмор – тоже поддержка.
Я сказал:
– Бобби, знай ты имя «сигары», был бы уже здесь. Он вздохнул.
– Брат, как же я смогу оставаться полным и законченным лодырем, если ты будешь настаивать, что у меня есть совесть?
– Тебе никуда не деться от чувства ответственности.
– Именно этого я и боюсь.
– Лохматый малый тоже пропал, – сказал я, имея в виду Орсона.
– 'Гражданин Кейн'?
Орсона назвали в честь режиссера фильма «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса. Пес смотрел все его картины как загипнотизированный.
– Я боюсь за него, – с трудом выдавил я.
– Сейчас буду, – тут же ответил Бобби.
– Договорились.
– Где это?
Снова захлопали крылья, и к первой птице, сидевшей в листьях магнолии, присоединились еще одна- две.
– Мертвый Город, – сказал я ему.
– Ох, малый… И когда ты будешь слушаться старших?
– Я плохой мальчик. Иди по реке.
– По реке?
– Там припаркован «Сабурбан», принадлежащий психу, так что будь осторожен. В заборе проделана дыра.
– Идти крадучись или открыто?
– Красться уже не имеет смысла. Просто береги задницу.
– Мертвый Город, – с отвращением пробормотал он. – И что я буду за это иметь?
– Станешь телезвездой этого месяца.
– Как, – снова выругался он. – А где в Городе?
– Встретимся у кино.
Бобби знал Уиверн хуже меня, но кинотеатр у торгового центра неподалеку от заброшенных домов найти смог бы. Будучи подростком и еще не отдавшись с потрохами океану, Бобби некоторое время встречался с дочкой военного, которая жила на базе вместе с родителями.
– Мы найдем их, брат, – сказал Бобби.
Я был вне себя. Боязнь смерти была свойственна мне меньше, чем можно было ожидать, потому что с раннего детства я жил с ощущением собственной смертности, более острым и постоянным, чем у
