– Говоришь «привет, Снеговик» еще до того, как я успеваю что-нибудь сказать.
– И как же я это делаю?
– Наверно, половина звонков по этому телефону принадлежит мне, поэтому ты всегда говоришь «привет, Снеговик».
– Неверно.
– Верно, – стоял я на своем.
– Я никогда не вру. Это была правда.
– 'Останься со мной, малыш', – пропела она и умолкла.
Дожидаясь, пока Саша снова возьмет трубку, я слышал, как она ведет программу. Живая речь чередовалась с записями. В данный момент она вела диалог с местным торговцем автомобилями.
Голос у нее был хрипловатым, но нежным, негромким и возбуждающим. Она могла бы продать мне «таймшер» в аду… при условии, что там будет кондиционер.
Я пытался не отвлекаться и одним ухом прислушивался, не скрипят ли половицы. Улица по-прежнему была пустынной.
Чтобы иметь для разговора со мной целых пять минут, она поставила одну за другой сразу две песни: «Это был чудесный год» Синатры и «Я разлетаюсь на куски» Пэтси Клайна.
Когда она вернулась, я сказал:
– Никогда не слышал более эклектичной программы. Синатра, Элвис и Пэтси?
– Это тема сегодняшней передачи, – ответила она.
– Тема?
– Разве ты не слышал?
– Был занят. Какая тема?
– 'Ночь оживших мертвецов', – сообщила она.
– Лучше не придумаешь.
– Спасибо. Что случилось?
– Кто с тобой дежурит?
– Доги.
Доги Сассман – живописно татуированный фанатик мотоциклов «Харлей-Дэвидсон», весящий сто двадцать килограммов, минимум десять из которых приходятся на его буйную светлую шевелюру и густую шелковистую бороду. Несмотря на шею размером с опору моста и брюхо, на котором могла бы разместиться целая колония морских чаек, Доги – кумир женщин, среди которых попадаются девушки, являющиеся украшением пляжей от Сан-Франциско до Сан-Диего. Хотя он чудесный парень, медвежье очарование которого могло бы сделать его звездой диснеевских мультфильмов, но, как говорит Бобби, успех Доги среди сногсшибательно красивых вахини, для победы над которыми одного обаяния личности недостаточно, является одной из величайших тайн всех времен – вроде причины гибели динозавров или того, почему торнадо неизменно обходят стороной стоянки автотрейлеров. Я спросил:
– Ты не можешь улизнуть на пару часов и дать Доги вести программу с контрольного пульта?
– Быстрый пистон?
– С тобой – когда угодно.
– Мистер Романтик, – сказала она саркастически, но не без тайного удовольствия.
– Одному другу очень нужна поддержка. Тон Саши тут же изменился:
– Что случилось?
Я не стал описывать ситуацию прямо, так как телефон мог прослушиваться. В Мунлайт-Бее полиция следит за вами так искусно, что вы этого попросту не замечаете. Им не следовало знать, что Саша должна приехать к дому Лилли Уинг, иначе ее остановили бы по дороге. Лилли отчаянно нуждалась в помощи. Но если Саша сумеет пробраться к ней с черного хода, полицейские почувствуют на своей шкуре, что она может вцепиться в человека, как блесна с пятью крючками.
– Ты знаешь… – уловив какое-то движение на улице, я прищурился, но затем решил, что это просто тень облака, на мгновение закрывшего половину луны. – Ты знаешь тринадцать способов?
– Тринадцать способов?
– Черная птица, – сказал я, снова протирая «Клинексом» стекло, запотевшее от моего дыхания.
– Черная птица. Конечно.
Мы говорили о поэме Уоллеса Стивенса «Тринадцать способов увидеть черную птицу».
Моего отца очень беспокоило, как я, больной ХР, буду жить, когда останусь один. Поэтому он завещал мне полностью оплаченный дом и огромную страховку. Но он оставил мне в наследство кое-что не менее ценное: любовь к современной поэзии. А поскольку Саша разделяла со мной эту страсть, мы могли говорить с ней намеками. Так же, как с Бобби, где я использовал сленг серферов.
– Там есть слово, которое должно быть, но оно так ни разу и не появляется.
– Ага, – сказала Саша, и я понял, что до нее дошло. Менее талантливый поэт, написав тринадцать стансов о черной птице, обязательно использовал бы слово «крыло»,[6] но Стивенс его не применяет.
Саша – вторая женщина, которую я люблю в полном смысле этого слова. Она клянется, что ни за что не бросит меня, и я ей верю. Она никогда не лжет.
У Саши есть электродрель с большим набором сверл, лежащих в пластмассовой коробке. На стальном стержне полу дюймового сверла красным лаком для ногтей написано мое имя: КРИС. Я очень надеюсь, что это шутка.
Пусть не волнуется. Если я когда-нибудь разобью Саше сердце, то сам просверлю себе грудь и избавлю ее от необходимости умыть руки.
Она называет меня «мистер Романтик».
– Какая поддержка? – спросила Саша.
– Поймешь, когда окажешься на месте.
– Что передать?
– Только одно слово. Надежда. Она еще есть. Я говорил уверенно, но кривил душой. Это сообщение могло оказаться не правдой. В отличие от Саши я иногда лгу и отнюдь не горжусь этим.
– Где ты? – спросила она.
– В Мертвом Городе.
– Черт!
– Ты сама спросила.
– Вечно ищешь приключений на свою задницу.
– Это мой девиз.
Я не посмел сказать ей об Орсоне даже намеком, используя шифр поэзии. Голос мог сорваться и выдать всю глубину моей боли, с которой я пытался справиться из последних сил. Узнай Саша, что Орсону грозит серьезная опасность, она примчалась бы в Уиверн искать его.
Саша могла оказаться очень полезной. Недавно я с удивлением обнаружил, что она владеет искусством самообороны и обращения с оружием, которому не учат ни в одной диск-жокейской школе. На амазонку она не похожа, но дерется ничуть не хуже. Однако друг она лучший, чем боец, а Лилли Уинг сильнее нуждалась в ее помощи, чем я.
– Крис, знаешь, в чем причина твоих трудностей?
– В том, что я слишком красивый?
– О да! – саркастически сказала она.
– Слишком умный?
– Нет. Ты слишком заботливый.
– Надо будет попросить у врача какие-нибудь таблетки.
– Снеговик, именно за это я тебя и люблю, но кончится тем, что тебя убьют.
– Сам погибай, а товарища выручай, – сказал я, намекая на Лилли Уинг. – Да нет, все будет в порядке. Сейчас приедет Бобби.
– Ага… Тогда я начинаю сочинять вам эпитафию.
– Я передам ему твои слова.
– Два самозванца-неумейки.
