Хоть бы ещё разочек глянуть на обидчиков!
5.
На экране снова показались будничные кадры: подземный переход, коляски с
инвалидами, «мадонны». «Мадонны»-побирушки со спящими детьми...
Могильный голос журналиста, наложенный на кадры, кладбищенски вещает:
- Так называемые «мадонны», собирающие огромную дневную выручку, на самом деле
носят по вагонам не своих детей. Они берут их напрокат, а чтобы дети не кричали,
питают их наркотиками. Такой ребёнок не живёт и года...
Досмотрев кассету до конца, продюсер не совсем красиво, но всё же сдержанно,
немного по-киношному, озверевает:
- На жалость давишь?!!! ... (дальше пуритански опускаем) .... .... А сам, небось,
за этот репортаж две штуки хапнул?! За пять минут топтания в подземном переходе?!
На чужих младенцах руки греют, черви смердящие, навозные жучилы...
Продюсер, это слишком очевидно, открыто ненавидит журналюгу. Его же собственный,
хотя и бывший, хотя и поза-позапрошлогодний, зять работает в таком же
запредельном беспределе…
Продюсер на какой-то миг забыл, что, в общем-то, и сам в накладе не остался. В
тот момент его душа пылала злобой к лёгким заработкам зятя:
- Тебе две штуки, а несчастным уличным «актёрам» - фига?! У них ведь никогда
житуха не заладится! Не для того снимался фильм. Аминь! Их имидж не изменится, и
будут этот имидж продолжать эксплуатировать годами…
Имидж... Эксплуатация... Постойте! Где-то уже такое говорилось… совсем недавно…
Да-да-да! Произносилось! Всенесомненнейше!
6.
Др-р-ринннь!!!
В будочке охранника могучий телефон, стационарный.
- Алло!
- Виталий, никого не пропускать...
- И по визиткам?
- По ним особенно… Уже не помню, кому давал... А если, паче чаянья, нагрянет ВДВ-шник,
звать подкрепленье и вязать немедленно! Как извращенца… и опасного разносчика
кассет…Аминь!
Сей текст может служить либретто оперы. Тем более, что оперА – не за горами.
Здесь музыка нужна весьма тревожного характера...
Задумавшись над содержаньем оперного триллера, продюсер снова задремал. Он думал,
что приснится что-нибудь приятное. Однако, снова лажа. Вот какая лабуда
приснилась, вот какая хрень:
Сцена Мариинского. Занавес не поднят. В оркестровой яме сумерки.
На фоне занавеса - чем-то озабоченный продюсер. Он в оперных колготках (нет,
скорей в балетных!), а также в бархатном берете со птичьим пёрышком, с колчаном
стрел и с тетивою лука... Он почему-то нервно чешется... От такой неловкости его
спасает грянувшая увертюра!
7.
Спектакль неумолимо начинался, отменить его было нельзя, билеты на премьеру
распродаются за пролгода.
Продюсер, поменяв свой тембр на оперный, заголосил:
- Где ВДВ-шник?! Вязать его!!!
Легко сказать. Чтобы вязать его, его надо иметь. Как минимум. Об этом-то
продюсер не подумал.
- Чу! Кто идёт?!
Занавес медленно едет вгору. Становится виден весь охранник, вышеупомянутый
Виталий. До этого были видны его носки и туфли.
- Чу! Кто там?!
- Это я... – сказал Охранник.
- Вязать его! (... ... ... ...)
Здесь снова пуритански опускаем.
Охранник реагирует спокойно, а вот его собака, молодой ротвейлер, прозванный
Питбулем за свою прыгучесть, тот, не имея рядом дорогой подруги, к
незапланированной вязке был не расположен... Ротвейлеру Питбулю напрячь четыре
ляжки ничего не стоит (щенки питбулей и в самом раннем детстве прыгают до люстры).
Напрягшись мускулом, вышеозначенный ротвейлер, рискуя потерять свой благородный
имидж и вывалиться прочь за рамки жанра (опера), завыл, не матерясь, и...
бросился!
8.
Тяжёлый занавес, опущенный работниками сцены, упал на хвост ротвейлеру Питбулю.
Всё дело в том, что хвост Питбуля не был заблаговременно купирован! Увы!
За занавесом слышен шум борьбы. Кто выйдет победителем?!
У зрителей немая сцена. Судорога...
Немые судороги никогда не бесконечны.
Обидевшись на что-то, так ни с кем и не повязанный ротвейлер умчался прочь,
