— Верно, — поддержал кто-то с дальнего края стола.
— Отец командир! Время к закату, не пора ли к вечерней молитве строиться?
— Время, точно! — крикнул батальонный. — Господа офицеры!
По звуку команды офицеры мгновенно отставили стаканы с чаем и вытянулись.
— Срочно, лично, секретно! — скороговоркой пропел адъютант, держа руку у козырька неведомо как оказавшейся у него на голове фуражки. — Запросить господ офицеров Н-ского линейного стрелкового Его Величества батальона: простую зорю или зорю с церемонией?
— С церемонией, — подмигнул нам штабс-капитан, рассказывавший о тигре.
И все на разные голоса согласно подтвердили:
— С церемонией.
— Онипчук! — крикнул командир. — Готовь с церемонией.
— Слушаюсь, — отозвался голос из-за двери.
Офицеры поспешно стали снимать кителя. Адъютант, посвистывая, отстегнул, будто невзначай, шпору.
— Левченко, не лукавь! — погрозил ему пальцем батальонный.
— На тигра в шпорах не полагается, — начал было Левченко.
Но полковник неожиданно окрысился:
— Устав знаешь? Тебе зачем шпоры даны: перед барышнями хляскать? А боевой случай — так ты без шпор? На тигра — так без шпор? Посажу на гауптвахту!
— Позвольте, я не совсем понял: при чем тут, собственно, тигр? — осведомился вдруг забеспокоившийся Басов.
— Как при чем? Сейчас мы вам тигра покажем. В натуральную величину. На задних-с лапках!
— Да где же он у вас здесь? В клетке, что ли? Или… чучело?..
— Чу-чело!.. Ты слышишь, Левченко? — задавился хохотом штабс-капитан. — Живехонький, дорогой мой. Вы думали: зоря с церемонией, в боевом-то, в гвардейском, так сказать, стрелковом батальоне — это что? Трень-брень, шуточки? Тигр-с, сударь! Не видели, не слышали? Увидите! Кому первому идти, господа? Или гостям без конкурсу?
— Нет, зачем же? Надо поровну, по-товарищески. — Это — Фетисов.
— Правильно. Первое правило игры. Савельев, давай жребий.
Савельев, худенький поручик с хохолком, уже встряхивал в фуражке бумажные свернутые ярлычки. Онипчук, денщик, просунул голову в приотворенную дверь:
— Готово, вашбродь!
Мы, гости, все же тянули жребий первыми: бумажки оказались пустыми; за нами — офицеры, в порядке старшинства. Шли тоже пустышки. Наконец один из поручиков, развернув свою бумажку, кашлянул и прочитал:
— «Тигр».
— Твое счастье, Петруша. Пожалуйте, господа! — батальонный распахнул дверь в соседнюю комнату.
Мы вошли, невольно осматриваясь. Но в комнате ничего особенного не было; бросалось в глаза лишь отсутствие мебели. Только по самой середине белел накрытый длинной скатертью стол, обставленный стульями. Перед каждым стулом — рюмка водки; посередине стола, шеренгой, тарелки с закусками и хлебом: бутылок не было. У дверей, навытяжку, Онипчук и еще какой-то солдат: винтовки у ноги.
Все сели, кроме Петруши. Да ему и стула не было. Он пошептался с батальонным, перекрестился:
— Ну, господи благослови.
И вышел в охраняемую солдатами дверь.
Машинально я протянул руку к стоявшей передо мною рюмке. Но сосед остановил:
— Храни вас бог! Слушайте!
Все замолкли, напрягая слух. Стало неспокойно. Не может быть спокойно, когда шестнадцать здоровых и крепких людей вслушиваются в тишину затаив дыхание.
В соседней комнате — не той, из которой мы вышли, — послышалась какая-то возня, потом — дикое рычанье и неистовый вскрик, — мы узнали голос Петруши:
— Т и г р и д е т!
— Скорей, лезьте под стол, — шепнул сосед слева.
— Под стол! — вспыхнул я было от обиды. Но, к удивлению моему, второй сосед мой, адъютант Левченко, без малейшего смущения, звякнув шпорами, легко юркнул под скатерть. Более того: сам полковник, улыбкою раздувая усы, подтягивал брюки, явственно собираясь последовать его примеру. И на той стороне сидевшие, один за другим, пропадали под столом. Полез и я. Через минуту — все шестнадцать были в сборе, на корточках, прикрываясь свисавшими полотнищами скатерти.
Дверь хлопнула. Нагнувшись, я увидел приближавшиеся ноги в высоких сапогах. И затем — голос Петруши:
— Раз!
Он сделал шаг вдоль стола, лихо сомкнув каблуки.
— Два!
Еще шаг.
— Три!
Мы сидели не шевелясь. Ноги обошли стол. До нас долетало:
— Десять… Одиннадцать…
И довольное покряхтывание…
— Последняя!
Без всякой вежливости, боднув соседа головой, Левченко устремился из-под скатерти. Я за ним. У пустого стола сидел, несколько разрумянившись, Петруша и с аппетитом закусывал. Все шестнадцать рюмок были пусты.
Левченко быстро сел на ближайший стул.
— Скорее, занимайте место.
Я поторопился сесть. Вовремя! Потому что со всех сторон, спеша и толкаясь, поднимались из-под стола фигуры. Кто запоздает — останется без места.
Без места остался Фетисов, намеренно задержавшийся под столом. При общем смехе его отправили в соседнюю комнату — тигром. Онипчук с солдатом, отложив винтовки, внесли, одну за другой, три четвертных. Поставили у окна.
— Заряжай.
Старательно поддерживая бутыль, солдаты вновь наполнили рюмки.
И едва налили — Фетисов не совсем уверенным голосом крикнул:
— Т и г р и д е т!
И все снова поскидывались со стульев. Надо отдать справедливость Петруше: несмотря на шестнадцать рюмок, он соскочил на пол с чрезвычайной, совершенно балетной легкостью.
На Фетисова надежды у нас были плохи: управится ли он с шестнадцатью рюмками? Он и сам в себе, видимо, не был уверен. По крайней мере, его ноги в обтянутых брючках со штрипками подрыгивали, когда он подходил к столу.
— Раз!
Ноги стали отмеривать рюмки вокруг стола.
— Четыре… пять… шесть…
После восьмой — быстрота хода заметно изменилась. После двенадцатой — «тигр» потоптался на месте и внезапно спросил ставшим тоненьким голосом:
— А закусывать можно? — на что капитан ответил басом из-под стола под хохот Петруши:
— Ничего подобного! Только после шестнадцатой.
— Последняя!
Мы ринулись. Басов выскочил из-под стола в одном сапоге: Петруша держал его за ногу, дабы подвести под тигра. В завязавшейся борьбе поручик оказался в ремизе: возясь с Басовым, он потерял время
