– Откуда вам это известно?
– Я получила вырезки из балтиморской газеты.
– Кто их прислал?
– Я не знаю. И к делу это не относится.
– Еще как относится! Кто-то пытается погубить мою репутацию, выжить меня из города. Теперь начали охоту и за моим сыном.
– Но ведь газеты не врут, верно? Он действительно угнал машину.
– Это случилось сразу после смерти его отца. Вы можете себе представить, каково двенадцатилетнему мальчику стать свидетелем смерти своего отца? Какая это травма для него. Ной до сих пор не оправился от удара. Да, он все еще злится. Все еще скорбит. Но я его знаю и говорю вам: мой сын не мерзавец.
Ферн не стала возражать. Бессмысленно спорить с разъяренной матерью. Для нее совершенно очевидно, что доктор Эллиот ослеплена любовью к сыну.
– А кто второй мальчик? – поинтересовался Линкольн.
– Разве это имеет значение? – удивилась Ферн. – Ной должен отвечать за свое поведение.
– Но ты сказала, что драку затеял другой мальчик.
– Да, чтобы защитить свою сестру.
– Ас девочкой ты говорила? Она подтвердила, что нуждалась в защите?
– Мне не нужны никакие подтверждения. Я видела, как дрались два мальчика. Выбежала, чтобы разнять их, и меня повалили на землю. То, что произошло, было отвратительно. Жестоко. Даже не могу поверить, что ты сочувствуешь мальчишке, который напал на меня…
– Напал?
– Физический контакт был. Я упала.
– Ты намерена предъявить обвинение?
Она открыла рот, чтобы сказать «да», но в последний момент остановилась. Предъявить обвинение – значит предъявлять доказательства в суде. И что она скажет под присягой? Она видела ярость на лице Ноя, знала, что ему хотелось ударить ее. То, что он так и не поднял на нее руку, – это детали; дело ведь в том, что он намеревался так поступить, выражение его глаз было жестоким. Но видел ли это кто-нибудь еще?
– Нет, я не хочу предъявлять обвинение, – сказала она. И великодушно добавила: – Я дам ему возможность исправиться.
– Я уверен, Ферн, Ной будет тебе благодарен за это, – заверил он.
А она печально подумала: «Не его благодарность мне нужна. А твоя».
– Может, все-таки поговорим? – спросила Клэр.
Вместо ответа Ной съежился, словно амеба, и придвинулся к пассажирской дверце.
– Рано или поздно, дорогой, нам придется поговорить об этом.
– А зачем?
– Затем, что тебя отстранили от учебы. И теперь мы даже не знаем, когда тебе разрешат, если вообще разрешат, вернуться в школу.
– Ну, не вернусь в школу, и что с того? Я все равно там ничему не научился. – Он отвернулся и уставился в окно, давая понять, что разговор окончен.
Клэр молча вела машину, ее взгляд хоть и был устремлен на дорогу, но она едва ли замечала, что там происходит. У нее перед глазами всплыл образ ее пятилетнего сына – мальчик свернулся калачиком на диване и был слишком расстроен, чтобы рассказать, как его в тот день дразнили в школе. Он никогда не отличался словоохотливостью, подумала она. Всегда замыкался в себе, окружая себя стеной молчания, и с годами эта стена стала еще более толстой и непробиваемой.
– Я все думаю, что нам делать дальше, Ной, – начала она. – Мне нужно понять, чего хочешь ты. Правильно ли я поступаю, по твоему мнению. Ты ведь знаешь, что с работой у меня не все в порядке. А теперь, когда окна разбиты, а ковры изуродованы, пройдут недели, прежде чем я снова смогу принимать пациентов. Если они вообще захотят прийти… – Клэр вздохнула. – Я просто хотела найти место, где бы тебе было хорошо, где мы оба могли бы начать новую жизнь. А сейчас мне кажется, что я лишь все испортила. – Она въехала во двор дома и заглушила мотор. Некоторое время мать и сын сидели молча. Потом она повернулась к нему. – Можешь не рассказывать мне ни о чем прямо сейчас. Но потом нам придется все обсудить. Мы должны принять решение.
– Какое еще решение?
– Стоит ли нам вернуться в Балтимор.
– Что? – Он вздернул подбородок и наконец посмотрел на маму. – Ты хочешь сказать, уехать отсюда?
– Ты же сам постоянно твердишь, что хочешь вернуться в Балтимор. Сегодня утром я звонила бабушке Эллиот. Она сказала, что ты можешь приехать прямо сейчас и пожить у нее немного. А я приеду потом, когда упакую вещи и выставлю дом на продажу.
– Ты опять за свое. Решаешь за меня, как мне жить.
– Нет, я прошу тебя помочь мне сделать выбор.
– Ты не просишь. Ты уже все решила.
