– Да мне плевать, как ты их назовешь. То, что женщина верит во всяких там фей-змей, не дает никому права швырять в нее камни!
– Это самое настоящее преступление на почве ненависти, – настойчиво произнесла Клэр. – Не отмахивайтесь от него, как от простого вандализма.
Улыбка Долана сменилась презрительной усмешкой.
– К этому происшествию отнесутся со вниманием, если оно того заслуживает, – заверил он. И, поднявшись на крыльцо, прошел в дом.
Клэр и Элвин некоторое время молчали.
– Она заслуживает большего, – наконец проговорил он. – Она хорошая женщина и заслуживает того, чтобы к ней относились лучше.
Клэр подняла на него глаза.
– Вы тоже хороший человек, Элвин. Спасибо, что согласились остаться с ней сегодня.
– Да уж, я попал, – пробормотал он, спускаясь с крыльца. – Пойду только отведу собак домой, а то они ее бесят. Да, и еще одну глупость нужно сделать. Раз уж пообещал ей.
– Какую такую глупость?
– Помыться, – буркнул он и направился к лесу; собаки помчались за ним по пятам.
Поздно ночью, когда Ной уже спал, наконец позвонил Линкольн.
– Раз десять хватался за трубку, – признался он, – но так и не удалось позвонить, дергают постоянно. Приходится работать по две смены подряд, чтобы управиться со всеми вызовами.
– Ты слышал о нападении на дом Рейчел Соркин?
– Марк что-то говорил об этом.
– Может, он сообщил и о том, что он настоящий болван?
– А что он сделал?
– В том-то то и дело, что ничего. Он не отнесся к этому нападению всерьез. Предпочел квалифицировать его как мелкое хулиганство.
– Он сказал, что там просто разбили окно.
– Да, и еще оставили надпись на кухне: «Сатанинская блудница».
Воцарилось молчание. Когда Линкольн снова заговорил, она уловила в его голосе едва сдерживаемую злость.
– Черт возьми, эти слухи о дьявольщине зашли слишком далеко. Мне придется побеседовать с этой Дамарис Хорн, пока она не принялась строчить о проклятиях индейцев-пенобскотов.
– Ты не рассказывал ей о своем разговоре с Винсом?
– Нет, черт побери. Я вообще стараюсь ее избегать.
– Если все-таки будешь с ней беседовать, можешь задать ей вопрос о ее добром друге, полицейском Долане.
– Неужели это правда?
– Об этом мне рассказал журналист Митчелл Грум. Он видел их вместе.
– Я уже спрашивал Марка, общался ли он с ней. Он категорически отрицает. Без доказательств я не могу принять меры.
– А ты веришь ему на слово?
Молчание.
– Честно говоря, не знаю, Клэр, – вздохнул он. – В последнее время я узнал о своих соседях и друзьях такое, о чем раньше и не догадывался. Лучше бы я всего этого не знал. – Его голос стал добрее: – Вообще- то я звоню тебе не для того, чтобы обсуждать Марка Долана.
– А для чего?
– Поговорить о том, что произошло вчера. Между нами.
Она закрыла глаза, приготовившись слушать о раскаянии и сожалениях. С одной стороны, ей хотелось бы отвязаться от него, освободиться. И уехать из этого города, не оглядываясь, не терзаясь сомнениями о правильности этого решения.
Но с другой стороны, ей хотелось быть с ним, очень хотелось.
– Ты подумала над тем, о чем я говорил? – осведомился он. – Может, все-таки останешься?
– Ты все-таки хочешь этого?
– Да.
Он произнес это, не колеблясь. Он не освобождал ее, и Клэр испытала одновременно и радость, и тревогу.
– Не знаю, Линкольн. Я все еще раздумываю о причинах, которые вынуждают меня уехать.
– А как насчет причин, по которым тебе лучше остаться?
