– Нейромышечная блокада. От гентамицина?
Клэр кивнула.
– Мне самой никогда не приходилось наблюдать такую реакцию, но она описана. И противодействующий препарат в этом случае – кальций.
– Я ввожу хлорид кальция, – сообщила медсестра.
Все замерли, наблюдая за процессом. Тишину нарушало лишь нескончаемое шипение кислорода, поступающего в маску. Первыми среагировали веки пациента. Они медленно открылись, и мужчина посмотрел вверх, с трудом фокусируя взгляд на лице Клэр.
– Он дышит! – воскликнул санитар.
Прошло несколько секунд, и пациент закашлялся, шумно вздохнул и снова закашлял. Он поднял руку и попытался сдернуть маску с лица.
– Думаю, он хочет что-то сказать, – догадалась Клэр. – Дайте ему это сделать.
Когда с его лица убрали маску, пациент ответил ей благодарным взглядом.
– Сэр, вы что-то хотели сказать? – спросила Клэр.
Мужчина кивнул. Все подались вперед в надежде услышать его первые слова.
– Пожалуйста, – прошептал он.
– Да? – подбодрила его Клэр.
– Давайте… больше не будем… так делать.
По боксу разнесся дружный смех, а Клэр похлопала мужчину по плечу. Потом повернулась к медсестрам и сказала:
– Думаю, трахеотомию можно отменить.
– Я рад, что хотя бы у кого-то еще осталось чувство юмора, – сказал Макнелли, когда несколько минут спустя они с Клэр вышли из бокса. – В последнее время здесь что-то мрачновато. – Он остановился у поста медсестер и оглядел стройный ряд мониторов. – Не знаю, где будем размещать новых больных, если вдруг поступят.
Клэр удивилась, увидев сразу восемь кардиограмм, бегущих по экранам. Не веря глазам своим, она обернулась и оглядела отделение интенсивной терапии.
Все койки заняты.
– Что же такое творится? – поразилась она. – Ведь еще утром, когда я делала обход, здесь был только один мой пациент.
– Все началось в мою смену. Сначала привезли маленькую девочку с травмой черепа. Потом была авария на шоссе Барнстаун. Следом какой-то полоумный ребенок поджег свой дом. – Макнелли покачал головой. – И так весь день, без конца – пациенты все прибывают.
– Доктор Макнелли, в реанимацию, – заговорило больничное радио. – Доктор Макнелли, в реанимацию.
Он вздохнул и повернулся, собираясь идти.
– Должно быть, полнолуние.
Ной скинул куртку и бросил ее на валун. От гранитного камня шло тепло, накопившееся за солнечный день. Он прищурился и посмотрел на озеро. Ветра не было, и в водной глади, как в зеркале, отражались небо и голые деревья.
– Так хочется, чтобы снова было лето, – вздохнула Амелия.
Он повернулся к ней. Девочка уселась на самом высоком камне, уперев подбородок в обтянутые голубыми джинсами колени. Светлые волосы были убраны за ухо, и на виске просматривалась полоска заживающей раны. Ной внезапно подумал: а вдруг у нее останется шрам, и ему даже захотелось, чтобы остался – пусть крохотный, зато она никогда его не забудет. Каждое утро, глядя в зеркало, она будет видеть этот след от пули и вспоминать Ноя Эллиота. Амелия подставила солнцу лицо.
– Как было бы хорошо пропустить зиму. Хотя бы одну.
Он вскарабкался к ней на камень и устроился рядом. Не слишком близко, но и не далеко. Почти касаясь ее.
– Не знаю почему, но мне хочется зимы.
– Ты даже не представляешь, каково здесь зимой.
– Что ты имеешь в виду?
Она посмотрела на озеро, и в ее взгляде мелькнул ужас.
– Через несколько недель оно начнет покрываться льдом. Сначала появятся ледяные островки вдоль берега. А к декабрю вода полностью затянется льдом, таким толстым, что по нему можно будет ходить. И тогда по ночам начнут раздаваться эти звуки.
– Какие звуки?
– Как будто кто-то стонет. Будто кому-то больно.
Он засмеялся, но, перехватив ее взгляд, тут же умолк.
– Ты мне не веришь, да? – спросила она. – Иногда я просыпаюсь, и мне кажется, что это кошмарный сон. А это просто озеро. Оно издает эти жуткие звуки.