Евнух кинулся собирать рублевики. Кутузов, Резвой и Пизани въехали через широкую калитку в этот запретный сад.
Бин-баши не посмел следовать за ними.
Они ехали по прекрасной аллее из кипарисов.
Сад был великолепен, но Кутузова он не интересовал: Михаил Илларионович смотрел, где же гуляют султанские жены, одалиски.
Он в нетерпении пришпорил коня.
Впереди на широкой лужайке серебрился большой фонтан, обсаженный розами и миртом. У фонтана сидели и стояли женщины.
Услышав топот коней, женщины не испугались, не стали убегать, а с любопытством, во все глаза, смотрели на скачущих к ним всадников.
Одалиски не успели или не очень старались закрыть ясмаком лица.
Тут были худенькие и полные, голубоглазые и черноокие, с волосами светлыми, как лен, и черными, как смола.
Одна из одалисок в желтом платье — любимый цвет турчанок — сидела в центре группы. Толстые черные косы падали на ее высокую грудь. Как гранат, горели губы.
По ее манере держаться, по тому, как к ней жались остальные, можно было предположить, что эта — первая, любимейшая из всех.
— Николай Антонович! — крикнул Кутузов. — Скажите им — пусть не боятся!
Но одалиски и не думали бояться. Не было глаз, которые бы не улыбались кокетливо или лукаво, глядя на незнакомых 'франков'.
И видимо, никого из женщин не оскорбило это неожиданное, незаконное, дерзкое вторжение.
— Скажите им, что они прелестны, как розы, как гурии пророка! — обратился к Пизани Михаил Илларионович, подъехав к фонтану. — И что императрица Екатерина Вторая, которая царствует в России, прислала подарки им, самым прелестным девушкам земли. Не жалейте слов. Разукрасьте по-восточному: еще не родилась женщина, которая не любила бы комплиментов!
Пизани говорил. Одалиски улыбались, перешептывались между собою: в их монотонную, скучную жизнь ворвалось что-то необычайное, сказочное.
— А вы, Павел Андреевич, дарите. Получше дайте вон той полной красавице. Да не робейте вы, как красная девица! — сказал он Резвому, который слез с коня и несмело шел, под пристальным взглядом нескольких десятков женских глаз, к фонтану.
Резвой вынул из мешочка кольцо с бриллиантами и протянул его одалиске в желтом.
Она, не колеблясь, взяла колечко и вспыхнула от удовольствия.
— Приложите руки к груди. Кланяйтесь, Павел Андреевич! — говорил, смеясь, Кутузов и кланялся султанским женам сам. — Да проворнее дарите других, пока нас отсюда не попросили как следует!
Резвой стал вынимать золотые колечки, брошки, сережки и дарил их одалискам.
Девушки, не робея, принимали подарки.
Резвой понемногу освоился со своим деликатным поручением; краска постепенно отливала от шеи и щек.
— Михаил Илларионович, еще остается один браслет, — сказал Резвой, одарив всех одалисок, которые уже что-то щебетали между собою, показывая друг другу подарки.
— Отдай главной! — приказал Кутузов.
Резвой уже совсем спокойно — даже с улыбкой — вручил браслет одалиске в желтом и сел на коня.
Кутузов снял треуголку и, махая ею, прощаясь с девушками, повернул от фонтана.
Сзади за ними журчал откровенный смех, раздавались какие-то радостные восклицания.
Кутузов ехал и думал: одно сделано. Теперь сюда должен примчаться сам кызлар-агасы.
И действительно, не успели они доехать до калитки, как навстречу им показалась торопливо идущая фигура в красном халате, отороченном мехом, в смешной высокой шапке, похожей на кувшин, опрокинутый вверх дном. Это был немолодой негр. Он недовольно смотрел на непрошеных гостей.
— Николай Антонович, скажите ему, что посол Российской царицы рад приветствовать человека, вырастившего такой прекрасный цветник! А вы, Павел Андреевич, сразу же передайте этому черному разбойнику подарки!
Кызлар-агасы хотел что-то сказать, но его предупредили: Пизани стал хвалить его мудрое, отеческое попечение о девушках, а Резвой уже безо всякого смущения передал кызлар-агасы богатые дары.
У негра заблестели от жадности глаза, когда он увидал, что дарит ему русский посол. Лицо евнуха стало ласковее. Он взял сверток, прижал его к груди и поклонился.
— Поехали! — сказал Кутузов и с достоинством, медленно выехал из калитки.
Стража смотрела на них с удивлением и восторгом.
Первый караульный теперь услужливо распахнул перед ними красивую резную дверь: он тоже ожидал награды и не ошибся — Кутузов бросил ему горсть серебра.
Бин-баши с нетерпением, волнением и страхом ждал их за оградой султанского сада.
— А эта, в желтом, в самом деле недурна, — сказал Михаил Илларионович, когда они ехали к пристани.
— Турки говорят о таких: она — настоящая луна! Если б она была невольницей, то стоила бы по меньшей мере тысячу кошельков! — ответил, улыбаясь, Пизани. — Вообще у турок вся красота в дородности. Одна турчанка извинялась, что у ее дочери незаметен живот: 'Но он скоро появится у нее. Теперь же просто беда: она пряма и тонка, словно тростинка!'
— Николай Антонович, скажите, — полюбопытствовал Резвой, — а труден у турок развод?
— Нет. Не надо никаких формальностей — одно желание мужа. Он только скажет жене: 'Я смотрю на тебя, как на спину моей сестры!' — и довольно!
— Действительно без волокиты! — усмехнулся Кутузов.
Вернувшись в посольство, Михаил Илларионович тотчас же послал с секретарем письмо великому визирю. Кутузов просил простить его за то, что он нанес визит в гарем.
'Моя царица поручила мне передать прелестным обитательницам гарема, этому благоуханному цветнику, приветствие'.
Кутузов хвалил ум, верность и бдительность стражи гарема и просил именем Екатерины II 'наградить столь достойных подданных, жертвовавших собою для поддержания дружбы обоих дворов'.
— Отрубят этим несчастным неграм головы за то, что они пропустили нас? — спросил Резвой.
— Не отрубят. Султанша-мать и кызлар-агасы за нас. Впрочем, посмотрим; если отрубят, значит, наши враги восторжествовали.
К вечеру Кутузов узнал: караульные черные евнухи получили подарки — так повелел султан, которого не возмутило это вторжение русского посла в запретный сад и который лишь смеялся над всем происшедшим в гареме.
Кутузов ждал, как откликнется на подарки всесильный начальник черных евнухов.
Через день после прогулки Михаила Илларионовича в султанский сад приехал в Перу черный евнух, посланный кызлар-агасы.
По его сморщенному, в мелких морщинах, лицу нельзя было определить, сколько ему лет: тридцать или шестьдесят. И, глядя на это безусое, жирное лицо, не сразу скажешь, кто это: мужчина или женщина.
Кутузов сам принял его.
Кызлар-агасы благодарил 'высокородного' посла за подарки и прислал от себя массивный золотой ковш и шаль из Анкары, такую тонкую, что вся она проходила сквозь узенькое колечко.
А одалиски прислали русскому послу большой букет роз и один гранат.
Всех удивил последний подарок: обыкновенный гранат.
Евнух приехал без драгомана, и Михаил Илларионович велел своему переводчику спросить, что это значит.
Услышав вопрос, евнух сморщил в отвратительную улыбку свое и без того сморщенное лицо и
