– Да.
Остин смотрел на нее, изумленно приподняв брови. На ней было светло-желтое платье в розовые цветочки. Светло-каштановые волосы мягко опадали на плечи, поблескивая оттенком золота, – волосы маленькой девочки. Лицо исхудавшее, мелово-белое, гладкое и вместе с тем уже немолодое. Как могло это лицо, лишенное возраста, вдруг стать таким изможденным? Вспотевшей ладонью она сжимала его руку.
– Так вот, – снова заговорил он. – Ты знаешь, какой у меня несчастный характер, знаешь меня и бог знает зачем вышла за меня замуж, это был плохой день для тебя, день, когда мы познакомились, но на самом деле мы супруги в гораздо большем смысле, чем о нас думают, правда?
– Да, Остин.
– Не понимаю, как все это запуталось, и каждый вмешивается, почему бы нас не оставить в покое… Не отталкивай меня.
– Я тебя не отталкиваю. Прости меня.
– Можно мне тебя обнять?.. Я ведь не такой плохой?.. Это всего лишь Остин, твой горемычный старый муж.
– Мой дорогой муж…
– У тебя новое платье.
– Мэвис подарила. Ей оно стало тесным.
– Красивое.
Платье было длинное, сильно расклешенное. Правый локоть Остина задевал колено Дорины, а левая рука скользила под кружевной манжет. Он почувствовал учащенный пульс и запах свежепроглаженного хлопка и цветов.
– Мы не должны были разлучаться, – сказал он.
– Я виновата.
– Неправда, но не будем спорить. Может, даже хорошо, что так получилось, сама природа заговорила. Тебе надо было отдохнуть от меня.
– Нет, Остин.
– Именно так. Обоим нужно было. Я сам от себя должен был отдохнуть. А сейчас все пошло плохо… потерял работу…
– У тебя нет денег?
– Ну…
– Так продай мои камешки. Они лежат в том маленьком ящичке в ванной, в картонной коробочке. Кольцо с бриллиантиком и брошка. Кольцо дорогое…
– Кольцо?
– Тебе за него должны дать не меньше пятидесяти фунтов. Мне его подарил отец, но… Продашь?.. обещай мне. Сделай мне одолжение. Я не хочу, чтобы ты сидел без денег. Обещаешь?
– Ну что ж… ладно…
– Спасибо тебе, Остин. Ну скажи мне что-нибудь. Мне достаточно слышать твой голос, держать тебя за руку, и мне уже хорошо, словно боль уходит и можно снова видеть мир. Я не умею выразить. Да и нечего мне сказать, кроме того, что я тебя люблю.
– Ну вот, я потерял работу, а потом встретил эту беднягу Шарлотту и подумал, что должен сдать ей комнату, а Митци Рикардо звала к себе, и я подумал, что раз мне все равно надо экономить, ну, сама понимаешь…
– Она… она в тебя влюблена?
– Старуха Митци? Да что ты! Просто она чувствует себя одинокой. Она достойна жалости, и я не могу ей не сочувствовать, бедной старушке.
– Но она, наверное, не старше меня…
– А кажется, что лет на тридцать старше. Подурнела, растолстела, попивает…
– Бедняжка. Ты так добр к ней и к Шарлотте.
– Митци нуждается в компании, а Людвиг как раз переехал…
– Людвиг теперь живет у…
– Да.
– Людвиг перестал меня навещать.
– Перестал? Ну, он сейчас всецело поглощен Грейс и этим мирком Тисборнов, и Оксфордом; он сейчас занят, и это уже не тот Людвиг. Прежние знакомые его уже не интересуют.
– Но тебя интересуют.
– Дори, меня не интересует никто, кроме себя самого и, может быть, тебя, пойми это наконец! И не думай, что я помогаю Митци или Лотти из чистого альтруизма. Может, и нет. Какая мудрая мысль. Кажется, мы оба стали взрослыми.
– Самое время, Остин… Клер все время меня приглашает…
– Но ты ведь не пойдешь, Дори, нет?
– Нет, конечно, нет.
– И не отправишься на яхте с Ричардом Парджетером?
– Нет, что ты, как я могу уехать сейчас, когда…
– Моя единственная, драгоценная, жена моя, моя девочка!
– Ах, Остин, мы как будто снова вместе, да? Вдруг оказывается, что это очень просто. Ты будешь теперь приходить часто, может быть, каждый день?
– Да, да.
– И будет покой, и мы будем говорить о будущем…
– О будущем, хорошо.
– Будем говорить о том, как вскоре вновь будем жить в нашем доме, посреди наших старых вещей, как прежде, и я буду готовить и убирать…
– И все устроим более уютно, я найду работу, где будут платить лучше…
– Любимый, я так хочу, чтобы ты был счастлив, я всегда этого хотела. Ты пережил столько ужасных минут. Все думаю об этом бедном ребенке…
– О ребенке? А…
– Со страхом думаю, это так ужасно. Мне так тебя жаль. И вот теперь этот бедный человек, ее отец.
– Да. Бедный человек.
– Ему уже лучше?
– Все еще без сознания. Мы снова будем жить в нашем доме, правда, Дори, и…
– Мэвис тоже хочет, чтобы я отсюда уехала, потому что, знаешь…
– Между ними что-то серьезное?
– Между Мэвис и…
– Да.
– Думаю, что да. Она об этом не говорит. Она меня не просит уехать… они бы не…
– Ну да, конечно.
– Остин…
– Прости… мне плохо… вокруг меня, во мне… Ад! Знаешь, что это такое? Ад?
– Прошу тебя…
– Наверное, я пойду. Если я останусь, то причиню боль тебе. Видишь, как нам плохо вместе, лучше тебе быть одной, наверное, ты это знала, иначе не ушла бы от меня…
– Остин, что ты!
– Я пойду. А ты читай дальше эту увлекательную книжку в уютной чистой комнатке. Я возвращаюсь в свой хлев, к грязной, старой Митци Рикардо. Ах, Дори, если бы ты знала, как я себя ненавижу, если бы знала, то, наверное, посочувствовала бы мне.
– Я тебя люблю.
– Если так, значит, ты сошла с ума. Я пойду лучше, а то окончательно уничтожу остатки наших чувств. Не представляю, как ты можешь выдержать меня…
– Остин, ты говорил серьезно, что мы снова будем вместе?
