— Нет.
— А ходил повсюду при нас. Скажем мы, что следы обуви его, а он ответит: оставил только сегодня, во время осмотра. Следы пальцев, которые на березе, — я видел, вы снимали — при совпадении вызовут новое оправдание: оставил лишь сегодня, за пять минут до осмотра. Бьюсь об заклад — этот парень неплохо соображает, а мы прошляпили!
— Соображает, говоришь? Верно, пионервожатый это не его специальность, хоть и готовился к работе в лагере. Вообще-то, он математик, кажется…
— Оно и видно, что математик. Рассчитал ходы, а чем доказывать будете? Я считаю, его рук дело — и вся недолга! Может, любовница есть, а от этой не знал, как избавиться… Слышал, как прокурорские говорили: алиби у него хорошее. Доброе, можно сказать, прикрытие… А вы говорите: микрочастицы, волокна одежды… Опять ответ простой — муж с одеждой жены соприкасаться может двадцать четыре часа в сутки.
— Законом это не запрещено…
— А морда у него протокольная, только к делу этого не пришьешь!
Алексей слушал рассуждения водителя, прослужившего в милиции полтора десятка лет, повидавшего всякое, и не мог не согласиться с его словами — в них все было правда. И каждое слово тяжким обвинением падало в душу. Он молча вернулся к машине, сел на свое место, громко, с раздражением хопнул дверцей.
— Что там оказалось? — спросил его Борис.
Алексей объяснил про тент, но о сомнениях, связанных со словами Деденчука, делиться не стал.
Послышался звук приближающейся машины. По проселку, переваливаясь с боку на бок, поднимая тучи белесой пыли, окрашенной утренним солнцем в розовый цвет, ехал невзрачный помятый рафик.
Алексей потянулся, размял затекшие ноги и повернулся к Борису — тот дремал, запрокинув голову на папку с документами.
— Вставай, — проговорил Алексей, слегка дотронувшись до плеча следователя. — Колымагу подали почти что к завтраку…
— Времени сколько? — Борис приподнялся на локте и посмотрел в окно. — Шесть уже?
— Половина.
Они вышли из машины и направились в сторону оврага. Следом за ними к кустам подъехал фургон. Из него вышел угрюмого вида детина в затрепанном ватнике, из которого торчали клоки свалявшейся ваты. Его хмурое заспанное лицо не выражало ничего, кроме неудовольствия.
— Утро доброе, — произнес Алексей, указывая до рогу к воде, но приехавший не проронил ни звука.
— Носилки у вас есть? — поинтересовался следователь. — На чем понесем?
Угрюмый детина сплюнул измусоленную беломорину и начал продираться сквозь кусты. Подойдя к телу, окинул привычным взглядом, словно измерял рост, определял на глазок вес и беззвучно развернулся назад к рафику. Через минуту он появился вновь, неся какой-то сверток мешковины или грубой ткани. Расстелив ее на земле, он сноровисто перевалил на нее тело.
— Ты отойди в сторону, — приказным тоном скомандовал он следователю, — а ты и ты, — он ткнул пальцем в сторону Деденчука и Алексея, — беритесь за углы, что в ногах… Подняли! Заноси… Поехали!
Тряпка была скользкой и противной на ощупь. Ноша была тяжелой. Алексей изо всех сил сжимал пальцы, но материал выскальзывал из рук. До машины они донесли грустную ношу, уже волоча по земле. Угрюмый детина распахнул задние створки кузова и довольно ловко уложил тело в машину. Рядом лежал еще один такой же сверток, и тоже в мешковине. Вытерев руки неопределенного цвета тряпицей, угрюмый — повернулся к Алексею:
— Где сопроводиловка?
— Минуточку, — ответил за него следователь, — сей час заполню бланк… — Он раскрыл папку, достал лис ток копирки, разграфленную осьмушку бумаги, на которой синела заранее поставленная печать, и быстро заполнил от руки.
Листок перекочевал из рук в руки, и вскоре зеленый фургон, переваливаясь с боку на бок, ринулся в обратный путь.
— Долгоньким оказался выезд, — пробасил Деденчук, свертывая и запихивая в уазик брезент, укладывая коробку с вещдоками. — И когда этот беспорядок кончится? Всю ночь торчали у черта на куличках… А преступник нас перехитрил!
Картер Диксон. ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ИСЧЕЗНУВШЕЙ КОМНАТЕ
Что за прелесть это шампанское: и музыка громче, и свет ярче. Эта музыка продолжала звучать в голове мистера Дэнхема. Он расточал улыбки привратникам Регентского клуба, которые помогали ему погрузиться в такси. Он широко улыбался водителю такси. Но особо лучезарную улыбку он приберег для ночного портье, который встретил его у подъезда дома на Слоун-стрит, где и проживал мистер Дэнхем. Щедрые чаевые он раздавал не менее обильно, чем улыбки. И чем больше его сердце переполняла радость от общения с ближними, тем быстрее худел его бумажник.
Впоследствии Рональд Дэнхем будет отрицать, что выпил чересчур много. Да, это правда, смиренно признавал Дэнхем. Он на славу погулял на холостяцкой вечеринке в честь бракосочетания Джимми Беллчестера. Но в тот вечер само небо благоволило к мистеру Дэнхему, и он благополучно ушел, не дожидаясь того, чем обычно заканчиваются подобные холостяцкие пирушки. Он очень гордился своей репутацией воздержанного человека. Произнося тост, Дэнхем напомнил друзьям, что через месяц состоится его собственное бракосочетание с Анитой Брюс. Они жили в одном доме на Слоун-стрит и были соседями по лестничной площадке. Не каждый из нас может похвастаться столь приятным соседством. Дэнхема распирало от желания ударить среди ночи в набат и, перебудив всех, произнести на площади прочувствованную речь. Для начала он был готов ограничиться одной Анитой, но немного подумав, изменил решение и почувствовал себя почти святым. Он даже решил, что не станет будить Тома Эванса, соседа по квартире, хотя этот серьезный молодой бизнесмен обычно работал в своем офисе допоздна, так что Дэнхем не мог прийти намного позже, чем он. Едва пробило полночь, когда мистер Дэнхем торжественно вступил в подъезд Дворца Медичи. Пирсон, ночной портье, проводил его к лифту.
— Все в порядке, сэр? — участливо спросил он театральным шепотом… Дэнхем уверил его, что так оно и есть и что он, Пирсон, отличный малый.
— А не хотите ли вы спеть, сэр? — профессионально насторожился Пирсон.
Дэнхем, которому эта идея как-то не приходила в голову, очень обрадовался.
— Действительно, — сказал он, — я очень хочу спеть. У тебя светлая голова, дружище. Мы не будем горланить что попало, мы воспоем…
— Меня увольте, — язвительно отозвался Пирсон, — я петь не буду. Вы знаете, он наверху. Мы думали, что он на неделю уедет в Манчестер, а он остался.
Пирсон имел в виду хозяина Дворца Медичи, Дворца Челлини, Дворца Бурбонов и прочих дворцов с не менее знатной родословной. Сэр Руфус Армингдэйл, владыка недвижимости, не только застроил Лондон дешевыми квартирами, отделанными по последнему слову дизайна, но и гордился тем, что в одной из таких квартир проживал сам.
— Мне не требуется никаких особых условий, — не уставал он повторять в многочисленных интервью, — никаких особняков в Челси или ночлежек на Парк-Лэйн. Обыкновенная квартира — и никаких крайностей. Здесь я живу и собираюсь жить и впредь.
В сравнении с дешевизной и удобствами этих квартир даже самодержавные порядки, царящие здесь, были терпимы. Никого особенно не возмущал тот факт, что все квартиры были обставлены совершенно одинаково. Обстановка отражала вкусы самого сэра Руфуса. Дворец Медичи был экипирован в стиле Ренессанс, Дворец Бурбонов — в стиле Людовика XV; комнаты отличались друг от друга только орнаментом на обоях да картинами на стене. Картины эти, к слову говоря, не всегда соответствовали утонченному вкусу. Учитывая, что сэр Руфус был обладателем отличной коллекции живописи и обожал фотографироваться на
