Мужчина, несомненно, был богат, судя по дорогой одежде и искусно выполненному парику. Он был белокожий и стройный, можно сказать, хорош собой. Несмотря на то, что он казался примерно одного с ней возраста, его внешний вид и осанка выдавали в нем человека, привыкшего, чтобы ему повиновались. Человека, обладавшего привилегиями.
Он склонился в элегантном поклоне и представился как граф Уэр. А затем пояснил, что речка, где она так хорошо проводила время, находилась на земле его отца.
– Но вы всегда здесь желанные Гости.
– Благодарю вас, милорд. – Амелия присела в реверансе. – Вы чрезвычайно любезны.
– Нет, – возразил он сухо. – Просто мне ужасно скучно. И я очень ценю компанию, особенно компанию очаровательной девушки, сбежавшей из тюрьмы строгого режима, окруженной сторожевыми вышками.
– Какой смешной и витиеватый образ! – пробормотала она.
– Нет, это я сам такой – смешной и витиеватый парень.
Лорд Уэр взял ее за руку и отвел к речке. Там они увидели Бенни, восседавшего на берегу с длинной удочкой. Бенни почувствовал ее взгляд и поднял голову.
– Я тебе тоже сделаю удочку.
– Вот видишь? – сказал Уэр. – И хватит нам слез и покрасневших носов. В конце концов, что может быть лучше, чем провести время на берегу речки с графом и сорванцом-мальчишкой.
Амелия взглянула на графа исподлобья, и тот в ответ подмигнул ей.
Впервые за последние дни Амелия улыбнулась.
Когда солнце окончательно поднялось над горизонтом, принеся с собой новый день, сцену на пляже в Диле могли обозреть лишь те, кто еще дышал. Залитый кровью песок был усеян мертвыми телами, тела других убитых тихо покачивались на волнах утреннего прибоя. Корабль давно уплыл, его груз был выгружен и уложен на тележки, которые давным-давно укатили прочь.
Кристофер стоял неподвижно, стараясь не обращать внимания на боль, раздиравшую его сердце, опустив голову на сложенные в молитве ладони. Постороннему человеку могло показаться, что он погрузился в молитву, но те, кто знал его лучше, понимали, что Господь никогда не удостоит своей милостью столь черную, обремененную многочисленными прегрешениями душу. У ног Кристофера валялся труп человека, осмелившегося бросить ему вызов, пригвожденный к земле шпагой, пронзившей его безрассудное, исполненное честолюбия сердце.
К Сент-Джону, тяжело опираясь на палку, приковылял пожилой, сильно хромающий человек с кровоточащей повязкой на бедре.
– Мы потеряли дюжину убитыми, – отрапортовал он.
– Мне нужен список имен погибших.
– Слушаюсь. Я прослежу за этим.
Почувствовав, как кто-то робко коснулся его руки, Кристофер обернулся и увидел юную девушку.
– У вас течет кровь, – прошептала она, глянув на него круглыми, как блюдца, глазами.
Он опустил взгляд, впервые обратив внимание на глубокую резаную рану на бицепсе. Рана обильно кровоточила, пропитав разодранные в клочья рукава рубахи.
– И то верно, – подтвердил Кристофер, нагнувшись к ней, чтобы она могла перевязать ему пораненную руку оторванными полосками льняного полотна.
Он смотрел на девушку, пока она накладывала повязку, с восхищением отмечая ее спокойствие и выдержку, несмотря на нежный возраст. Взрослых мужчин тошнило при виде кровавых ран, она же стоически переносила это. Насилие не было чем-то новым и неизведанным для нее.
–Ты потеряла кого-нибудь близкою сегодня, малышка? – мягко спросил он.
Она не отрывала глаз от работы.
– Да, дядюшку.
– Мне жаль.
Девушка кивнула.
Сент-Джон резко выдохнул и повернул голову, чтобы наблюдать восход солнца. Хотя ему удалось вновь вернуть и укрепить здесь свои позиции, он не собирался немедленно покидать эти места. Он знал, что схватка будет недолгой, и предполагал, что ближайшие пару недель потребуются, чтобы прийти в себя и хоть немного отойти от потрясений битвы. Как минимум неделя уйдет на то, чтобы навестить каждую семью, утратившую сегодня кормильца или близкого человека, и предоставить им средства для выживания. Предстояла трудная работа, дни, полные скорби и печали, но это надо было сделать.
И тут, совершенно внезапно, в голову пришла мысль о Марии. Откуда она взялась, было для Кристофера полной тайной. Одно лишь пират знал точно – при воспоминании о ней спина непроизвольно распрямилась, плечи расправились, и он увидел перед собой цель – мягкая постель и ее близость, округлая линия груди и плавный изгиб бедер, желанное тепло тела, прижавшегося к нему. Держать ее в своих объятиях, расслабиться с ней, забыв обо всем на свете, пережить вновь то необычное томление и стеснение в груди, приводящее его в полное замешательство и смущение. Это было бы предпочтительнее нынешнего… ничего, ощущения пустоты, полной опустошенности.
«А разве сам ты никогда не задумывался о том, чтобы оставить эту жизнь?» – спросил себя Сент- Джон.
Нет, никогда, даже сейчас, несмотря на всю гнусность и ужас, окружавшие его. Но впервые он рассматривал возможность отсрочки исполнения последнего приговора, и это только благодаря Марии.
Сент-Джон считал наказанием, карой Господней за его прегрешения то, что для сохранения собственной
