Ирония в его голосе не ускользнула от внимания Эсме.
– Год назад босоногая рыбачка, заслышав такое, свихнулась бы от радости, – ответила она. – Но недавно я увидела свое имя в объявлении о награде… Хоть та была одна на всех, но из пятнадцати тысяч золотых, думаю, на мою долю перепадает немало. Как-то после этого с трудом верится в балы и прочие удовольствия.
– Ты не только талантлива, но и умна, – сказал он. – Какая удача! Видишь ли, награду за тебя я уже получил… от себя самого.
Звездный полог отодвинулся, шурша, и Эсме со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы: перед ней стоял магус, которого невозможно было не узнать, хоть они раньше и не встречались. Многое прояснилось: она теперь точно понимала, зачем понадобилось устраивать такое эффектное похищение, и знала, что его следующие слова могут стать смертным приговором целительнице, у которой нет при себе ни единого снадобья – впрочем, о каких снадобьях может идти речь там, где признали свою беспомощность даже алхимики из клана Корвисс? Но отчего-то он медлил, не просил исцеления. И ещё он вовсе не походил на больного, изнуренного многолетним недугом, готового вот-вот отправиться к Великому шторму…
Мир завертелся вокруг. Собственный голос она услышала будто со стороны:
– Ваше Величество… простите, я не могу поприветствовать вас должным образом. Не умею… не обучена…
Надо же, ещё остались силы говорить.
– Это поправимо, – ответил Аматейн миролюбивым тоном. На его серебряной маске мерцали отблески света – танцевали, будто живые, и Эсме зажмурилась, потому что их танец завораживал, лишал воли. «Ещё немного, – поняла она, – и я забуду собственное имя, если он прикажет». Нужно было сосредоточиться на чем-нибудь другом… на чем?! Проклятая маска отпечаталась на внутренней стороне век, от неё невозможно было скрыться, поэтому Эсме поступила иначе: посмотрела прямо в глаза Капитану-Императору.
Льдисто-голубые, прозрачные, они были ей хорошо знакомы.
Как и его голос.
Как и волевые, жесткие черты лица, довольно точно повторенные в серебре.
Нет, он вовсе не был болен, но это лицо не могло быть лицом магуса, потому что магусы не стареют…
– Нет… – выдохнула Эсме, ощущая прикосновение холодного ужаса. Ужас был подобен непроницаемо черной воде, которая начала заполнять комнату, подымаясь всё выше и выше. Их взгляды – её и Аматейна – как будто сплавились между собой, и теперь собственные глаза стали для целительницы двумя ранами, сквозь которые уходила жизненная сила, двумя пробоинами в корпусе корабля, давшими путь смертоносной ледяной воде. Картины из прошлого вихрем проносились перед её внутренним зрением, пока весь последний год не сошелся на лице, увиденном всего лишь раз – лице, которое сейчас было скрыто под бесстрастной серебряной маской.
Черная вода поднялась до горла, и Эсме даже не хватило сил, чтобы закричать от страха.
– Да, – сказал Аматейн Эгретта и отвернулся, проявив неожиданное милосердие. А ведь мог бы выпить её до дна… – Да. Вижу, ты многое поняла. Не стоит торопиться, пройдет совсем немного времени – поймешь всё остальное. А пока отдыхай, моя маленькая птичка!..
… – Нету у него татуировки. Если и была, то вся вышла – сгорела. Видал, какой ожог на спине? Ему, считай, ихняя целительница шкуру заново нарастила. Вроде и жутковато смотрится, но я не знаю никого другого, кто вообще сумел бы справиться с такой раной!
– Недаром, значит, Его Величество сразу же забрал эту девчонку к себе.
– Ага. Если она и впрямь его исцелит… то умрет богатой, хе-хе. Давай, тяни!
Заскрипел ворот, цепи натянулись и Хагену пришлось встать, иначе его плечи просто выдернуло бы из суставов. Боль, уже ставшая привычной, волной прошла по телу, ненадолго задержалась под ребрами с правой стороны и радостно вцепилась в пальцы – изломанные, опухшие. Он не сдержался, застонал, вызвав у невидимых тюремщиков веселый смех.
– Что, не нравится? – сказал первый – тот самый, который увлеченно рассуждал о несуществующей татуировке Феникса и о целительстве. – Ничего, Пламенный, терпеть тебе осталось недолго. Недели две…
– Почему две? – перебил другой. – Его величество такого почетного гостя раньше чем через месяц никуда не отпустит, хе-хе. Не так уж часто сюда небесные дети попадают, да ещё и фениксы… эй, а у тебя и впрямь глаза разного цвета?
– Сними повязку – сам увидишь, – хрипло проговорил Хаген. Распухший язык еле-еле ворочался во рту, каждый звук отзывался болью в разбитых губах. – Что, страшно?
– Хитрый ты… – ответил тюремщик. – Я жить хочу.
Он размахнулся и ударил пленника под колени. Цепи не дали Хагену упасть, но ощущение было такое, будто его руки от плеч до кончиков пальцев угодили в раскаленную печь. Пересмешник до крови прикусил губы: нет, он не доставит этим двоим удовольствия, не покажет всей глубины своего страдания!
«Заступница, я и трех дней не выдержу – что уж говорить о месяце…»
– Вот не окажись ты Фениксом, – продолжал между тем разглагольствовать его мучитель, – все было бы проще. Так, Берто? Сюда пришел бы какой-нибудь щупач и быстренько прочитал бы в твоей башке всё, что нужно Его Величеству. Следом за щупачом прислали бы целителя – надо же подлатать заключенного перед тем, как отправлять его на казнь!
– Такой расклад для всех годится, – вновь подал голос первый тюремщик – Берто, – но только не для фениксов. Мы-то люди простые, но лорд Рейго все очень толково объяснил – дескать, кто к Пламенному в голову полезет без спроса, тот будет до конца дней под себя делать и лепетать бессвязно, как младенец. Что щупач, что целитель – всё одно…
– Короче, придется тебя на плаху нести по частям! – подытожил второй. – Но мы привычные, справимся.
– А всё-таки жаль, – вздохнул Берто. – Не увидим мы с тобой огненных фокусов. Говорят, фениксы в этом деле знали толк!
– Увидите, – прохрипел Хаген. – Обещаю…
Это заклинание спасало пересмешника в те мгновения, когда выступали слезы на глазах и хотелось выть, скулить, молить о пощаде. Он заставил себя свыкнуться с болью и с темнотой, и ещё – не думать о том, что если Крейн не спас своего двойника до сих пор, то и вовсе не сумеет спасти, потому что он в Аламеде, во владениях Аматейна. Хаген знал, что невозможное иногда случается – ведь удалось же убийце пробраться в Сады иллюзий, самое безопасное место в мире! – поэтому продолжал твердить одно и то же, словно заведенный.
Быть может, он бросил бы оборотня, но люди Аматейна схватили Эсме и, кажется, крылан тоже попался. Да, Капитану-Императору есть, чем гордиться: он вновь нанес удар семейству Фейра, причем удар по-настоящему сокрушительный. Ему, конечно, помогли – знать бы, кто? «Я найду тебя, – думал Хаген, и это тоже помогало. – Болтливая тварь, предатель. Найду и укорочу твой длинный язык!»
… – Вы идиоты, – сказал знакомый голос. – Разве можно так обращаться с главой рода, с лордом? Пошли вон.
– Да, Ваше Величество, – униженно пробормотали Берто и второй тюремщик.
Хаген понял, что некоторое время пробыл без сознания и не услышал, как на сцене появилось новое действующее лицо. Боль немного отпустила, но взамен пришли дурнота и внезапный страх: Капитан- Император здесь.
Крейн, наверное, опоздал…
Ненадолго наступила тишина, нарушаемая лишь еле ощутимым отзвуком дыхания – должно быть, Аматейн стоял в нескольких шагах от своего пленника и любовался зрелищем – поверженный враг, измученный пытками, бессильно повис на цепях. Хаген попытался поднять голову, выпрямить спину, но это привело лишь к новой волне невыносимой боли. Он стиснул зубы и каким-то чудом сумел не застонать.
– Прелестно, – проговорил Капитан-Император. – Ты стойко держишься и протянешь ещё о-очень долго.
