сразу же почувствовал, как его собственная тревога отступает, исчезает, растворяется.
– Кристобаль, а ты так и не объяснил мне, в чем заключается истинная сущность Феникса, – вдруг сказала Камэ. В её голосе не было ни намека на издевку, одно лишь любопытство. – Быть может, настал подходящий момент?
Крейн откинулся на спинку стула, взглянул на женщину, улыбаясь как-то нехорошо, неискренне. Он выглядел чуть захмелевшим.
– Тебе недостаточно того, что я рассказал в прошлый раз?
– Нет! – она покачала головой. – Твои огненные фокусы впечатляют, но я хочу знать, что за ними стоит. Раз уж ты сказал, что мы никогда не видели истинного Феникса, изволь доказать.
– Я не обязан ничего доказывать, – ответил магус. – Если не веришь мне на слово, то…
– Верю, верю! – перебила Камэ. – Но я любопытна. Дело в том, что в одной старой книге мне попалась легенда о некоей Сеймеле. Никто из вас её не знает?
– Опять легенды… – пробормотал Умберто так тихо, что его услышал только Хаген. – Что-то мне всё это не нравится!
– Это старая история, – продолжала тем временем Камэ. Увлекшись, она не замечала ни изменившегося лица Лайры, ни тревоги во взглядах остальных. – Быть может, даже времен Основателей. К одной красивой девушке стал наведываться незнакомец. Был он необыкновенно хорош собой, приносил богатые подарки, и как-то раз признался, что принадлежит к роду Феникса. Он показал ей, что владеет пламенем… в общем, этот небожитель завладел её сердцем без особого труда. Но вскоре на городской улице красавицу остановила старуха-гадалка и заявила – дескать, приходит к ней не лорд Феникс, а самозванец, потому что истинный облик пламенного лорда нечеловечески прекрасен – узревший его испытает необычайное блаженство. И девушка решила проверить, кто же говорит правду… – Камэ вздохнула. – На этом месте в моей книге была оборвана страница, так что я не знаю, чем всё закончилось.
– И решила проверить на себе? – странным голосом поинтересовался Крейн. – По-прежнему желаешь необычайного блаженства… А не боишься?
– Я здесь не одна, – лукаво улыбаясь, ответила она. – И ты же мне друг, не правда ли? Друзьям надо доверять.
Они слушали, затаив дыхание. Хоть магус и пообещал не мстить за ошибку с проливом Сирен, было тревожно наблюдать, как Паучок играет с огнем. Крейн вел себя непонятно: чего стоило ему сказать сразу решительное «нет»? Отчего-то он тоже играл, как будто ждал ему одному известного события…
– Что ж, могу показать, – сказал он, выдержав паузу. – Но при одном условии.
– Каком? – В глазах Камэ вспыхнули огоньки. – Что угодно…
– Не торопись. Платить будешь не ты, а твой брат. Ты понял, Лайра?
– Конечно, – ответил король с кривой усмешкой. – В прошлый раз ты смилостивился, не потребовал желания, а теперь не будешь со мной церемониться. Да?
– Ты сам сказал. – Крейн встал из-за стола. – Так что, согласен?
– Не могу я сестре отказывать… – во взгляде, устремленном на Камэ, были горечь и тоска, но Паучок опять ничего не заметила. Предвкушение необычайного зрелища захватило её, и места для прочих чувств попросту не осталось.
Воцарилось молчание, показавшееся бесконечным.
– Давай, – небрежно и даже чуть грубо сказал Отчаянный. – Показывай!
– Лучше пройти во двор. – Крейн выглядел совершенно спокойным. – Но предупреждаю – там всё сгорит дотла…
…Ночь во все глаза смотрела с высоты на людей, которые вышли во внутренний дворик, где тихонько журчал фонтан. Легкий ветерок шелестел листвой, меж ветвями парили светящиеся огоньки – Крейн спугнул их, проходя на середину двора, и они роем звездочек растворились в темноте. Хаген был не прочь последовать их примеру, но что-то его остановило – любопытство? Боязнь показаться трусом? Он остался, хоть и предчувствовал, что вскоре об этом пожалеет.
– Стойте у стены, – негромко произнес Крейн. – Ни шагу вперед, понятно?
Куда уж понятнее…
– Камэ… – он помедлил. – Тебе стоит лишь сказать, и всё прекратится.
Должно быть, Паучок кивнула, но Хаген этого не видел – он смотрел только на капитана. А тот стоял неподвижно, закрыв глаза, как будто превратился в статую, и ничего не происходило так долго, что…
Крылья распахиваются за спиной Феникса неожиданно и со странным звуком – сухим щелчком, словно камнем бьют о камень. Это совсем не похоже на шелест перьев Джа-Джинни, это нечто иное.
Веки поднимаются, и на них смотрит Феникс.
«Отступи! – беззвучно произносят пламенные очи, чей взгляд пронзает до самого сердца. – Отступи, пока не поздно!»
Увы. Некуда отступать…
А ведь он видел, видел эти крылья! В первый раз – там, в проливе Сирен, когда всё вокруг затянуло волшебным туманом, и они едва не перебили друг друга на радость древним тварям, поющим свою вечную песню.
И ещё раз, в Ямаоке – он их видел. Они были…
…то красные, то черные.
Мучительно щуря глаза, Хаген приглядывается и понимает: то, что ему раньше казалось перьями – языки пламени, которые вырываются у Феникса из-за спины, причудливо изгибаясь. Их кончики горят ярко, а остальное постепенно покрывается черной коркой, которая потом трескается, выпускает на волю огонь – и так без конца. На это можно смотреть целую вечность, позабыв обо всем, но…
Превращение только начинается.
Кольчужным воротником огненные перья охватывают шею Кристобаля Фейры, бегут вниз – плечи, грудь постепенно скрываются под колышущейся черно-красной завесой.
Крылья растут.
Ладони Феникса раскрываются, выщелкивают когти, поначалу ярко-алые, а потом – чернее угля. Его глаза меняются – вытягиваясь к вискам, делаются узкими щелями, и на дне их бушует пламя, – лицо же как будто стирается, теряясь в огненном мареве.
А крылья растут…
Пламя иной раз выглядит бесцветным, прозрачным, но не перестает обжигать. Кристобаль сказал правду: то, что они видели раньше, было лишь тенью, эфемеридой, а теперь на свободу выходил истинный Феникс. Поначалу казалось, что он сидит на плечах хозяина, но постепенно они сливались – человек и птица, магус и потустороннее существо. И кто из них говорил совсем недавно: «Не бойся!» – теперь уже не узнать.
Сердце огромного костра, ревущее пламя пожара, пожирающего целый город в тщетной попытке насытиться, потоки лавы на склоне проснувшегося вулкана…
НЕ БОЙСЯ МЕНЯ.
И теперь ты не боишься боли, потому что забываешь себя, глядя в огненные очи звезды, что вот-вот рухнет к твоим ногам. Что боль? Твоя жизнь – искорка в вечном пламени, которое было до начала времен и пребудет вечно, даже когда пересохнет Океан и мир, изнуренный воспоминаниями о прошлом, развалится на части.
НЕ БОЙСЯ.
Искры ворохом разлетаются в разные стороны и гаснут в ночи… или, быть может, всё как раз наоборот? Ведь если пламя вечно, то и всякая его частица тоже наследует малую толику вечности, глоток бессмертия. В полете сквозь пустоту она длится и длится, пронзая новые миры, умирая и возрождаясь, как…
…как Феникс из пепла.
НЕ…
Ты вот-вот отринешь бренное свое тело, чтобы начать тот бесконечный полет, но в этот миг кто-то кричит пересохшими губами, срывая голос:
ХВАТИТ!!!
Ночь из черной стала серой и плакала хлопьями пепла и сажи. Сад был разорен: вода из фонтана испарилась, чаща треснула напополам, а всё остальное, как и предупреждал Крейн, сгорело.
